Энциклопедия начинающего предпринимателя

ОТ БУКЛЕТОВ ДО СИГАРЕТ

Меня зовут Иван Сергеевич. Для того чтоб было понятнее, как я стар­товал, нужно бы рассказать о себе. Вот начало моей истории.

Родился я 35 лет назад в семье советского разведчика в тот самый момент, когда отец окончил высшую школу КГБ СССР им. Дзержин­ского. Место рождения — г. Красавино Вологодской обл. Это малень­кий городок недалеко от Великого Устюга — нынешней официальной штаб-квартиры Деда Мороза. Красавино известен тем, что там нахо­дится крупный льнокомбинат. Именно на нем моя бабушка проработа­ла всю жизнь ткачихой. Прабабушка моя (мать-героиня, 12 детей) была известна своими выдающимися способностями в знахарстве, за что ее даже привлекали к уголовной ответственности. В своей деревне она была очень уважаема и вылечила многих людей своими заговорами.

Город Красавино известен еще и тем, что это родина Михаила Ан­дреевича Суслова — второго человека в КПСС во времена Брежнева.

Профессиональная деятельность отца была связана с частыми переез­дами, что привело к тому, что прежде чем окончить школу, я пожил в разных уголках СССР. Наиболее сильные впечатления остались от проживания в Закарпатье. Есть такой маленький городок ЧОП, послед­ний населенный пункт по пути следования из Украины в Венгрию. Чоп — это оккупированная территория, которая была присоединена к Украине после Великой Отечественной войны. Коренное населе­ние — венгры.

Об этом городе у меня остались самые теплые воспоминания. Там я пошел в первый класс, там меня впервые избрали председателем со­вета отряда, там я воровал сено для одинокой бабульки вместе с дру­гими тимуровцами, там я начал выступать со сцены, там я был юным другом пограничника, там я стал лауреатом областного конкурса среди детских коллективов в составе вокального ансамбля (я был солистом). Нигде я не встречал столь внимательного отношения к детям, к раз­витию их способностей; нигде мне не доводилось более драться с цыга­нами, нигде более я не дружил с цыганами; нигде мне больше не довелось собрать столько металлолома. Мой дом находился в 300 ме­трах от границы СССР-Венгрия. Можно было выйти из дома и через 2 минуты подойти к колючему забору, бросить кусок глины и попасть в реку Тису. Эта река разливалась каждой весной. От города ее отде­ляет дамба — культовое место для всех детей, да и не только для них. Между дамбой и рекой находились воронки от бомб, овражки, кусты, колючие заборы и контрольно-следовая полоса. Должен признаться, что я неоднократно перелезал через эти заборы, попадался в путан­ки, но всегда избегал встречи с пограничниками. Возле дамбы, в ов­ражках, можно было всковырнуть палкой землю практически в любом месте и найти старые патроны, гильзы. Иногда попадались ржавые фашистские каски, гранаты, снаряды, шмайсеры (немецкие автома­ты). Представьте, как это здорово для мальчишек — искать патроны и снаряды. Я жил возле парка, рядом был брошенный яблоневый сад, а в парке росли березы. Такого вкусного березового сока больше ни­когда не пил. Там меня впервые стали дразнить Штирлицем. В 1978 го­ду отца перевели в г. Ужгород — столицу Закарпатья, где я из солистов вокального ансамбля превратился в чтеца стихов на торжественных мероприятиях.

В 1980 году семья переехала на Дон, в г. Азов. После Закарпатья то внимание, которое уделялось в России работе с детьми, а также уро­вень требований учителей показались мне просто несерьезными. Здесь наблюдалось какое-то безразличие к пионерской, а затем и комсомоль­ской работе. Разница в идеологической работе была просто колоссаль­ная. Еще в 1980 году мне было не понятно, почему такая дрянная жизнь в России. Учителя в школе говорили про развитой социализм, а моя мама стояла в очереди с 5 утра за основными продуктами питания. В Закарпатье такого не было. В 1979 году, в г. Ужгороде, я сам видел в магазине 5-6 видов колбас, среди них — «Докторская» по цене 2 руб­ля 10 копеек за килограмм. В России, в глубинке — колбаса только по блату или в жуткой очереди. Куда смотрел Суслов, мне не понятно до сих пор. Он умер в 1982 году, ему было 80 лет. Он, наверное, не предпо­лагал, что идеологическую войну он проиграл еще при своей жизни. А возрастание руководящей роли партии в начале 80-х — свидетель­ство начала гибели партии. Сейчас я это понимаю, а тогда никто не знал, что из-за какой-то колбасы может рухнуть такая система. В общем, окончив школу с пятерками в аттестате, я поступил в Ростовский гос­университет имени М. А. Суслова, на механико-математический фа­культет. Учиться там было тяжело. Сессии, сессии, История КПСС и прочая муть. Теорию цельного социализма я так и не понял. Зато политэкономия, философия и даже научный коммунизм дались легко. Я даже не ожидал, что на экзамене можно не особо в тему, логично развивать свою мысль. Главное — не делать длинных пауз и использо­вать свежепойманную информацию из СМИ. Про математические дисциплины долго рассказывать нечего, т. к. я учился без провалов, достаточно прилежно и был, пожалуй, одним из немногих на курсе, кому было предложено остаться в университете.

В этот год с университета сняли имя Суслова, и барельеф с его изображением позорно валялся в проходе. Я планировал заняться при­кладной наукой на стыке математической физики и вычислительной математики. Но перестройка и гласность привели к другому. С момен­та поступления в РГУ и еще 3 года после окончания я жил в общежи­тии студентов. Удовольствие, в плане быта, — ниже среднего. Вода была по расписанию. Собственно, это было не самым главным. На на­учные исследования перестали выделять деньги, и лаборатория, в ко­торой я работал над секретными разработками для Минобороны, пре­кратила свое существование. Я перешел в другую, но это была уже сов­сем околонаучная деятельность. В общем, подбираясь к теме рассылки, я понял, что на таком финансировании и при таком слабом моем век­торе стремления к науке мне долго не продержаться. К тому времени я был самым обычным нищим, без жилья, денег, какой-либо поддерж­ки, связей. Мой учитель посоветовал попытать счастья в бизнесе. Сам он работал над теорией квантовых групп в коллективе Дринфельда, лауреата Филдсовской премии. (Нобелевскую премию математикам не дают, Нобель не велел, т. к. математик у него жену увел). Я никогда не испытывал страсти к голому теоретизированию. Быть одним из мно­гих вспомогательных околонаучных деятелей мне не хотелось. А ког­да я на личном опыте прочувствовал слова моего учителя: «занятие математикой — это своего рода мазохизм», я решил бросить мои «науч­ные» прожекты. Еще некоторое время я разрабатывал какие-то моде­ли и программы по распространению акустических волн в жидких средах, преподавал программирование на мехмате, интенсивно изучал английский язык (немецким я владел тогда сносно). Наряду с этим начал участвовать в коммерческих предприятиях в качестве наемно­го работника. Строил большие планы (мир должен был пасть к моим ногам), но уже тогда, после 3-х попыток работы по найму, я понял, что меня все время используют в каких-то чужих интересах за неболь­шую плату и какие-то эфемерные перспективы. Я, в общем-то, добро­совестно выполнял свои обязанности наемного работника, но долго заниматься скучной работой не мог. Примерно в 1992 году серьезно задумался об альтернативных источниках дохода. Денег на жизнь ста­новилось все меньше, инфляция все выше, кроме того, рядом появля­лись предприниматели. Периодически они подбрасывали какую-то левую работу. Но все это было мелко и временно. Подробно не пишу, хотя уже тогда приходилось думать головой и находить нестандарт­ные решения.