Воображение
Содержание книги Парадоксы Науки
"ШЕСТЕРНИ ВООБРАЖЕНИЯ
ВЯЗНУТ В ИЗБЫТКЕ ЗНАНИЯ"
Напомним, что дилетант характеризовался нами как человек
неосведомленный, мало информированный в некоторой дисциплине, но
проявивший к ней заинтересованность. Наоборот, специалист предстает во
всеоружии знаний и умений, как исследователь, которому ведомо все в той
области, где он вырос и работает.
Однако именно это обстоятельство и оборачивается неожиданной на первый
взгляд стороной: неосведомленность -- преимуществами для дилетантов, а
информированность - утратами для специалистов-профессионалов.
Конечно, так бывает далеко не всем да, но псе же в ряде случаев
(которые, как мы видели, отнюдь не редки) бывает.
Вначале сошлемся на прямые свидетельства самих ученых, а также на
результаты изучавших этот вопрос исследователей-науковедов.
Английский химик конца XIX - начала XX века У. Рамзай, обсуждая
затронутый здесь вопрос, отмечал, что слишком обширные знания в
специальной области становятся скорее препятствием в процессе научного
творчества, чем помогают ему.
У нас есть основания считаться с мнением У. Рамзая, крупным ученым в
области органической и физической химии. Ему принадлежит разработка метода
определения молекулярного веса жидкости по величине ее поверхностного
натяжения. Большими успехами отмечены его исследования в области инертных
газов. Он открыл гелий, а также совместно с Д. Рэлеем - аргон и совместно
с М. Траверсом - криптой, ксенон и неон.
Эти открытия еще раз подтвердили выдающееся значение периодического
закона Д. Менделеева.
Вместе с тем У. Рамзай известен и как изобретатель.
Им сконструированы, например, микровесы, высказана идея подъемном
газификации угля, получившая в свое время высокую оценку В. И. Ленина
Имеются и другие свидетельства того, что чрезмерная информированность не
идет на пользу исследователю. Начавший вопрос о стимулах научного
творчества советский философ Б. Грязнов отмечает следующий факт. Среди
математиков XX века, утверждает Б. Грязнов, широко распространено мнение,
что излишняя эрудиция и знание истории науки не помогают, а мешают
открытию нового.
Обычно в качестве важнейших характеристик ученого выделяют три-
эрудицию, творческие способности и деловую активность, то есть трудолюбие.
По мнению французских исследователей, наиболее желательным является
сочетание не всех трех признаков, а только двух последних, то есть
творческих способностей и трудолюбия. На долю ученых, обладающих именно
этими двумя свойствами, и падает, согласно данным науковедов, большинство
научных открытий. К сожалению, таких ученых мало. Их всего лишь 3 процента
в общей массе научных работников.
Таким образом, эрудированность в качестве показателя творческих
возможностей исследователя не только отходит на второй план, но даже
квалифицируется как нежелательное явление.
Обилие знаний, которыми располагает специалист в своей области науки,
порой действительно встает препятствием на его пути. Недаром же наш
парадокс имеет другое название - "дилетант-эрудит". Постараемся
пристальнее рассмотреть сам механизм отрицательного влияния эрудиции.
Перенасыщенность информацией имеет нежелательные постедствия прежде
всего потому, что мешает увидеть исследуемое явление в целом, в его
закономерных чертах.
Но здесь мы определенно перекликаемся с выводами, полученными при
анализе "парадокса изобретателя", и рискуем даже в чем-то повториться.
Вместе с тем, хотя рассматриваются разные парадоксы, между ними немало
общего, поскольку они описывают один и тот же творческий процесс.
Единственное, что можно обещать - постараться в этих повторяющихся
ситуациях сохранить в оценке каждого парадокса особый угол зрения, свой
специфический срез.
В случае, занимающем нас сейчас, речь идет уже не просто о том, что
чрезмерная эрудиция ведет к утрате способности осознавать частную задачу
как общую.
Появился новый оттенок. При обилии знаний специалист, точнее - узкий
специалист, порой заслоняет в исследователе разносторонне мыслящую
личность, угнетает фантазию, которая скорее посещает человека, не
обремененного обширными профессиональными познаниями.
Здесь преимущество получают дилетанты.
За плотным кордоном специальных сведений ученый теряет нередко умение
поразить цель. Отдельные факты и фактики, тончайшие детали не только
сосредоточивают его внимание по разным направлениям, не давая сойтись на
главном. Они также мешают привлечь "постороннюю", неспециальную точку
зрения.
...Как-то Г. Селье встретился с американским физиком Г. Морану. Тот
показал приборы, при виде которых Г. Селье был потрясен. Но он еще больше
удивился, когда Г. Морану заявил, что создает электронный микроскоп,
который будет увеличивать в 2 000 000 раз. Это впечатляло. Однако, придя в
себя, Г. Селье оценил намерения изобретателя по-иному. Его озарило:
"Подумать только, этот гениальный человек употребляет свой громадный
интеллект и знания для того, чтобы сконструировать инструмент, который
уменьшит поле его зрения в 2 миллиона раз!"
Действительно, тут есть о чем задуматься. Как бы в самом деле
"узковедомственный" подход не подавил способность видеть предмет
многогранно, с разных позиций, способность принимать его как целое и
учитывать внешние, казалось бы, не относящиеся к делу обстоятельства.
А теперь постараемся более детально рассмотреть волнующую нас проблему:
чем же именно мешает исследователю обилие специальной информации.
Нередко наличие большой массы знаний, которыми надо овладеть, настолько
обескураживает ученого, что у него опускаются руки, он теряется.
О В. Гамильтоне, том самом, который ввел гиперкомплексные числа -
триплеты, рассказывают, что он прежде, чем решать какой-либо вопрос, имел
обыкновение основательно знакомиться с имеющейся литературой. При этом так
много читал и делал столь обширные выписки, что работа выходила за все
разумные границы. Ученый обнаруживал вдруг беспомощность в доведении
исследования до конца: накопленный материал подавлял его. Он и сам,
бывало, поражался объему собранных им сведений. "Несомненно, - замечает
один из его биографов, - читай он меньше, он создал бы больше".
Исследователь должен уметь ограничивать себя.
Необязательно же изучать горы книг досконально, во всех подробностях
обследуя вопрос. На определенном этапе стоит рискнуть на обобщения, еще не
вникнув во все детали анализируемого явления.
В этой связи характерно замечание П. Капицы. Когда Э. Резерфорд объявил
в начале нашего века радиоактивность проявлением распада материи, он,
собственно, еще мало что об этом знал. Но от Э. Резерфорда и не
требовалось глубокой эрудиции, чтобы увидеть новое.
"На таких начальных этапах развития науки, - подчеркивает П. Капица, -
точность и пунктуальность, присущая профессиональным ученым, может скорее
мешать выдвижению такого рода смелых предположений".
А порой незнание каких-либо фактов способно сослужить хорошую службу и
вовсе при странных обстоятельствах.
Выводя свои знаменитые уравнения электродинамики, Д. Максвелл опирался
в определении скорости света на данные, полученные еще французским физиком
И. Физо. По они были ошибочными, поскольку согласно И. Физо свет в
движущейся среде должен получать дополнительную скорость. Как было
показано позднее опытами А. Майкельсона, скорость света всегда постоянна:
правило сложения скоростей, справедливое для обычных механических
движений, здесь не действует, и никакого увеличения скорости света мы не
получим.
Историки науки считают, что, если бы Д. Максвелл знал истинное
состояние дел, он едва ли отважился бы тогда предложить свои формулы, как
раз включавшие составным компонентом скорость света. Правда, его уравнения
оказались справедливыми и с точки зрения позднейших завоеваний науки. Но в
те времена учет этих данных, знай их Д. Максвелл, повлек бы за собой
полный пересмотр его взглядов, поскольку он исходил из гипотезы
механического эфира, как среды, в которой движется свет.
Аналогичная обстановка сопровождала и открытие И. Кеплером
эллиптической формы движения планет.
Ученый знал тогда далеко не точные данные. Он не мог учесть возмущений,
которые стали известны позднее.
А если бы знал? Наверное, ему было бы гораздо труднее усмотреть в
орбитах планет правильные формы эллипса. И без того И. Кеплер, как мы
помним, выдержал нелегкую борьбу с самим собой.
Научное творчество - продукт независимости мышления. Ум исследователя
не должен быть скован предвзятыми оценками и суждениями. Лишь тогда он
открыт для новых идей. Поэтому чем больше человек знает, тем скорее он
может оказаться в плену у старого. Как тут не вспомнить немецкого физика
XVIII века Г. Лихтенберга, более известного своими афоризмами и
парадоксами. Он говорил: "Люди, очень много читавшие, редко делают большие
открытия". В самом деле, открытию предшествует глубокое созерцание вещей,
когда надо думать самому и поменьше обращаться к чужому слову. Не зря же
сказано:
Zu erfinden, zu erschlissen,
Bleibe, Kunstber, oft allein.
(Если хочешь творить и создавать,
Чаще оставайся в одиночестве.)
Не потому ли некоторые руководители научных коллективов сознательно
ограждают коллег от информации, что она способна погасить творческие
начинания, притупить интерес к поиску. Например, формулируя перед
аспирантом тему исследования, запрещают ему чтение литературы до тех пор,
пока он сам не придет к какому-то заключению. А уж когда оно найдено,
можно не опасаться внешних влияний. Напротив, тогда чужие точки зрения
способны помочь в уточнении собственной.
Таким образом, у нас, кажется, есть основания признать, что нередко
слишком обширная осведомленность ложится грузом на плечи исследователя.
Это и дало повод современному английскому ученому, знакомому нам скорее по
его фантастическим романам, А. Кларку заявить: "Шестерни воображения
вязнут в избытке знания". Тому, кто много знает, труднее выдумывать, он
охотнее обращается за советом к кладовым человеческой памяти.
Герой одноименной повести французского сатирика ф. Вольтера
Простодушный был в высшей степени оригинальный ум. Однако он ничему не
учился и потому именно был свободен от всего, что препятствует изобретению
новых идей. Поистине, если хочешь сохранить свежесть мышления, не
обременяй его познаниями - таков подтекст Ф. Вольтера.
Содержание книги Парадоксы Науки
