Академики
Содержание книги Парадоксы Науки
"АКАДЕМИКОВ ДОСТОИНСТВО ГЛАВНОЕ"
Но если на результатах поиска могут сказаться влияния, идущие от самых
различных областей знания, то, очевидно, исследователю полезно овладеть
возможно более широким кругом достижений науки и культуры. Не случайно
выявляется следующее обстоятельство.
История науки показывает, что чем крупнее ученый, тем более
разнообразны его интересы. Порой приходится лишь удивляться размаху его
занятий и профессий. Такими, по выражению Ф. Энгельса, "титанами мысли" по
многогранности и учености были Н. Коперник и Л. да Винчи в период
становления науки, Г. Лейбниц, И. Кеплер, X. Гюйгенс - в пору ее
возмужания, А. Эйнштейн, М. Борн, С. Вавилов - в наше время.
Многогранностью научных запросов отличались многие русские ученые.
Особенно выделяется М. Ломоносов. Прежде всего он прославил себя как физик
и химик. Широко известны его исследования по электричеству, труды в
области физической химии, одним из основателей которой он является. Как
уже отмечалось, М. Ломоносов - один из "виновников" установления закона
сохранения и превращения вещества и энергии.
Геологи знают его как автора работы "О слоях Земли", интересной работы
и не единственной, вышедшей из-под пера великого ученого. Металлурги
узнают в нем коллегу, написавшего "Первые основания металлургии" - книгу,
которая была действительно первой во времени да и по значимости тоже. В
географии за ним числятся "Краткие описания разных путешествий по северным
морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию".
Обратите внимание, насколько он, предсказав Северный морской путь, шел
впереди эпохи в своих "Кратких описаниях" отнюдь не с кратким названием.
Выдающиеся результаты получены им в области оптики, а также астрономии.
Достаточно назвать хотя бы одно - открытие атмосферы Венеры.
Вместе с тем гений М. Ломоносова был дружен с историей и филологией.
Ему принадлежит ряд исторических изысканий, в числе которых
фундаментальные:
"Древняя Российская история от начала российского народа до кончины
великого князя Ярослава Первого или до 1054 года", "Краткой российской
летописец с родословной", "Описание стрелецких бунтов и правления Софьи".
Стоит заметить, что последнее сочинение широко привлекалось Ф. Вольтером,
когда он работал над монографией по истории России.
Что касается филологии, то им написаны "Российская грамматика",
руководства к риторике (приемам ораторского искусства) и красноречию,
другие труды.
А главное, он предпринял заметные усилия в создании национального
литературного языка.
Наконец, не забудем, что М. Ломоносов историк, поэт и художник. Весьма
показательно недоразумение, постигшее составителей одного европейского
справочника о крупных ученых. После характеристики М. Ломоносова как
выдающегося химика XVIII века шло предупреждение, что его не следует
путать со знаменитым русским поэтом того же времени Михаилом Ломоносовым.
Мы видим, таланты М. Ломоносова многосторонни. А. Пушкин, отмечая его
заслуги в открытии первого университета в России, заметил: скорее всего
надо сказать, что он был сам первым ее университетом.
Видимо, М. Ломоносов специально развивал многообразие интересов,
поскольку считал это условием научного успеха. Вот что писал он по этому
поводу: "Членов академического собрания, особливо ординарных академиков
достоинство главное состоит в довольном значении своей науки". Но,
дополняет он, нужно, "чтобы такой член не совсем чужд был и неискусен в
других сродных с его профессией науках".
Широта увлечений характерна и для Д. Менделеева.
Кроме химии, в которой, кстати, он тоже проявил разносторонность,
ученый обращался ко многим другим наукам. Например, изучал нефтяное дело.
С этой целью трижды предпринимает поездки на Кавказ, затем в Америку,
глубоко вникая в технологические процессы добычи нефти от момента ее
извлечения из земли до получения конечного продукта. Как видно, знакомство
оказалось плодотворным. Он изобрел нефтепровод и нефтеналивные суда,
масляные кубы для перегонки нефти, предсказал появление бензинового мотора.
Позднее Д. Менделеев увлекся каменноугольной промышленностью и
металлургией, еще позднее работает консультантом морского министерства,
где изобрел бездымный порох, а также руководит Главной палатой мер и
весов. Здесь проводит перестройку всей русской метрологии - науки об
измерениях.
Еще одна его страсть - воздухоплавание Во время полного солнечного
затмения предпринимает - сначала вместе с аэронавтом, а потом один - полет
на воздушном шаре. Окончилось дело тем, что аэростат занесло в одно
удаленное село, жители которого немало подивились, обнаружив в кабине
профессора Петербургского университета. Д. Менделеев пояснил зто так.
О профессорах везде думают, будто они горазды только говорить да
выдавать советы. Сами же практическими делами владеть не способны. Вот он
и решил опровергнуть такое мнение...
Вместе с тем выдающийся естествоиспытатель века выступил с рядом
глубоких идей в области экономики, политики, в вопросах управления. Но в
условиях царской России его предложения, проекты, записки так и остались
проектами. Всего же им написано около четырехсот работ по самым разным
направлениям знания.
Расскажем еще об одном русском ученом XIX-XX веков - об А. Любищеве. Он
был довольно узким специалистом-энтомологом. Напомним, энтомология -
раздел зоологии, изучающий насекомых. Однако А. Любищев интересовался
многими другими науками. И не любопытства ради. Оставил серьезные
исследования по медицине, литературе, политике. Специалистам по истории
известен, например, его трактат об Иване Грозном. А некоторые историки
присылали даже ему на отзыв свои работы. Считали, что у А. Любищева свой
взгляд, своя трактовка, своя точка отсчета.
Занимался он и математикой и физикой. Иные полагали, что ученый
разбрасывался. Писатель Д. Гранин, выпустивший о нем книгу, замечает
следующее. Многие великие не ограничивали себя каким-то либо одним
занятием, часто уходили в сторону, порой даже вовсе и не в научную. К
примеру, И. Ньютон отдал дань богословию И. Кеплер - астрологии.
Композитор Р. Вагнер ценил написанные им стихи выше, чем свои музыкальные
сочинения. "Но что, - замечает Д. Гранин, - если он был прав и стихи
помогали ему писать музыку? Вообще, что было главным, а что лишнее? Кому
судить об этом? И что, если отвлечения помогали Любищеву?"
А теперь наше повествование подошло совсем к заботам современной науки.
Тенденции лавинообразного накопления научной информации еще более
заострили вопрос о специализации. Похоже, что ныне ученому и свою-то
область узнавать как следует некогда, не то чтобы заглядывать в чужую. И
тем не менее идея оснащенности широким кругом знаний и умений владеет
умами исследователей. Она, может быть, даже стала еще актуальнее, если
учесть, что современная наука развивается преимущественно в смежных
точках. Недаром говорят: там, где недавно были границы науки, теперь
находятся ее центры. Чтобы шагать вровень с эпохой, чтобы уйти от опасности
"профессионального кретинизма", ученый должен выходить за пределы своей
дисциплины во внешнее пространство. И не стоит бояться упрека в
дилетантизме.
Встречаются разные формы приобщения к "чужой" науке. Скажем,
"ненаправленное" шение То есть чтение всех журналов подряд - вдруг
встретится интересное решение. А встретиться оно может в совершенно
неожиданных местах. Плодотворно также общение с исследователями далеких по
профилю направлений.
Приносит пользу и объединение в один коллектив разных специалистов и т.
д. На этом мы не будем останавливаться. Нас интересует сейчас другое.
Испытанным способом преодоления узости профессионализма является смена
рода занятий Это практиковали уже Г. Гельмгольц, Л. Пастер, А. Лавуазье.
А вот как работал Ж. Кювье. Он увлекался разными отраслями знания. Имея
несколько кабинетов, располагал в каждом из них рукопись по какому-либо
особому вопросу и материалы по нему. Входя в кабинет, тут же переключался
на нужный предмет и занимался, если появлялось хотя бы несколько минут.
Немецкий философ XVIII века И. Кант считал интеллектуальную
перевоплощаемость чертой философского гения. Известно, что сам он оставил
труды в разнообразных областях знания: по антропологии, теории
государства, эстетике. Вместе с П. Лапласом высказал идею о происхождении
солнечной системы из туманности, развивая так называемую "небулярную
теорию".
Она вошла в науку как гипотеза Канта - Лапласа.
Но обратимся к нашему времени. Несмотря на давление со стороны процесса
дифференциации знания (а может быть, как раз в силу этого давления),
ученые полагают полезным время от времени менять специальность. В
частности, Э. Ферми считает, что это нужно делать каждые 10 лет. Наступает
момент, говорит он, когда исследователь исчерпывает себя. Поэтому лучше
уступить поле молодым, а самому уйти в новую область, где ваши идеи могут
оказаться плодотворными.
Э. Ферми и сам следовал этому правилу. Вначале работал в области
приложений квантовой механики, после переезда в США в 1938 году (год
получения Нобелевской премии) занялся атомной энергетикой и ядерным
оружием, создавал атомную бомбу. После 1945 года оставил эту область и
перешел к физике элементарных частиц.
Так же и П. Капица считает, что исследователю, как правило, нужно
менять область приложения сил.
"Я сам сейчас работаю, - добавляет он, - на плазме, до этого занимался
низкими температурами, а начинал с магнетизма". Аналогичные мысли
высказывает и другой советский ученый, академик Л. Фаддеев. "Я, - говорит
он, - учу своих учеников: когда чувствуешь, что можешь легко работать по
данной теме, оставь ее".
Ныне популярны идеи так называемой "интеллектуальной мобильности":
умение переходить в решении задач от одних методов к другим, нетипичным. С
этим связана и интенсивная смена специальностей. Дирекции ряда зарубежных
исследовательских фирм считают, например, полезным, чтобы молодые ученые
овладевали несколькими профессиями. Как показали социологические
исследования, среди советских научных работников из каждых трех только
один сохраняет верность обретенной в вузе специальности, а двое меняют ее,
хотя и необязательно радикально.
Конечно, в каждой науке своя обстановка. Есть науки, сильно
подверженные разъеданию. Их называют "науки - проходные дворы". В них не
задерживаются. Это дисциплины, которые испытывают особенно бурные
нашествия со стороны других наук и под влиянием последних быстро
дифференцируются. Например, биология - под давлением физики и химии,
лингвистика - под воздействием математики и логики.
Имеются отрасли знания, которые, наоборот, притягивают. Это
"науки-ловушки". Здесь отмечаются новые, рождающиеся на перекрестке
дисциплин, так сказать, "модные" направления: бионика, биокибернетика,
математическая лингвистика.
Третья группа наук взяла на себя труд питать остальные, выращивая кадры
фундаментального назначения. Их называют "науки-доноры". Например,
математика - по отношению к ее прикладным разделам, или химия - по
отношению к химико-технологическим циклам.
Наблюдается и ослабленная форма интеллектуальных смещений -
"маятниковая мобильность". Она характеризуется обращением к результатам
"чужих" наук и не сопровождается "изменой" специальности. Просто ощущается
любопытство к информации, добытой соседом.
Исследования показали, что отмеченные явления имеют под собой
достаточно глубокие основания. Американские науковеды Д. Пельц и Ф.
Эндрюс, обобщая солидную массу данных, заключают, что автономные ученые и
инженеры работают успешно, когда их интересы широки и разносторонни, и
менее успешно, если они специализированы в узком профиле.
Другое свидетельство. Согласно закону, выведенному современными
науковедами, деловая активность интенсивно растет в возрасте 20-35 лет, а
затем идет на убыль. При этом у одной части специалистов активность
исчерпывается быстро (примерно к 40 годам), у других же - более медленно,
наступая лишь к 60 годам. Оказалось, что членам первой группы характерна
одна черта: все получили узкую специализацию и не меняли ее. То есть они
сразу же, так сказать, вошли в форму, но и застыли в ней. Люди же
долгоактивной группы, хотя тоже получили узкую специальность, однако
работали сначала не по ней.
Психологи объясняют это тем, что первые не научились переучиваться в
молодости. Потому они и не смогли поддерживать активность обращением к
новым темам, когда старые были изучены или, утратив актуальность, отошли в
прошлое. Зато вторые, в силу ломки профиля, научились в свое время
выходить в чужие сферы, осваивать непривычные методы и решения. Такие
переключения поддерживают творческое горение, вызывая прилив свежих сил,
удлиняя "пик" активности.
За разносторонность, необходимость преодоления узкопрофессионального
подхода при решении научных задач "голосует" и физиология. Чем
многограннее интересы исследователя, тем все более обширные области мозга
вовлекаются в работу, а это развивает еще большую активность.
В заключение главы, пожалуй, стоит еще раз дать объяснение. Mы
настаивали, что обилие знаний нередко ложится бременем на творческое
воображение ученого, более того, бросили немало обвинительных слов и
оборотов на головы специалистов. Вместе с тем отстаивалась мысль о
необходимости широкой образованности и, если угодно, эрудированности
ученого.
Здесь нет противоречия. Дело в том, что творчеству мешает не эрудиция
вообще, а узкая эрудиция, которая замыкает мысль ученого на знаниях лишь
его собственной специальности. Между тем выход в смежные и отдаленные
области науки, как мы видим, стимулирует поиск. Именно такая, не скованная
рамками одной единственной дисциплины, осведомленность и полезна Одним
словом, положение не должно оборачиваться противопоставлением: либо имеем
специалиста, знающего все ни о чем, либо дилетанта, который знает "ничего"
обо всем.
И тут вновь способна помочь философия. По образ ному выражению
известного норвежского ученого и путешественника Т. Хейердала, нынешние
специалисты как бы сидят в глубоких колодцах. Каждый видит только то, что
добывает сам. Но он не знает, что нашли и выбросили на поверхность другие
специалисты. Одна ш функций философа в том и состоит, чтобы, стоя наверху,
знакомить ученых с плодами их соседей и обобщать до бытые результаты.
Однако дело здесь не ограничивается лишь знакомством с тем, что
достигнуто смежными дисциплинами Важно суметь это знание применить у себя.
Речь заходит таким образом о заимствовании не просто знаний но также и
методов их применения в своей области не следования. Метод и определяется
как умение исполь зовать однажды добытую информацию для приращения новой
информации. Образно говоря, это оставленная в уме дорожка, по которой
исследователь некогда прошел и которой он может воспользоваться вновь, раз
уж он ее проложил.
Но кто же нас должен научить превращать знания в алгоритмы извлечения
новой информации, как не философия? Ибо наука о методе - методология -
появилась в лоне философии и составляет ее существенную часть.
Методология описывает общие пути и условия познания, формируя, так
сказать, стратегию научного поиска; она разрабатывает средства,
инструментарий познавательных процедур, учит всему тому, что пригодится
мышлению в этом многотрудном деле постижения истины.
Содержание книги Парадоксы Науки
