Читать я буду для тебя заместо папы. история 1-го обмана — марш марианна — страничка 13 — литмир.net
Время от времени во время таких пикников он клал голову мне на плечо и гласил, что утомился.
— Ты, наверняка, тоже утомилась, Марианна. Ведь для тебя приходится столько всего делать по дому. Для тебя нужно отдохнуть. Клади голову мне на колени.
И я с радостью слушалась его. В те деньки, когда все только начиналось, я прислушивалась к жужжанию насекомых, чириканью птиц, тихому плеску воды, шелесту листьев и травки; все эти звуки сливались в убаюкивающую летнюю мелодию, а его руки лаского гладили меня, заставляя улыбаться от наслаждения. Он ерошил мои волосы, просто прикасался к каждому позвонку, чуть приметно массировал шейку и нежно гладил мои щеки.
Недалеко от нас резвились дети: мордашки перемазаны в сладостях, особые детские вожжи не подпускают их близко к воде, — а я старалась прижаться к нему еще теснее, наслаждаясь незнакомым до этого чувством безопасности и нежной заботы.
В один из таких горячих летних дней, когда дамы забрали малышей с собой в город, он впервой меня поцеловал. Я посиживала, обхватив руками колени, и внимательно вглядывалась в черную воду пруда, надеясь узреть чего-нибудть увлекательное.
— Марианна, ты знаешь, как лобзаются феи? — спросил он.
Я смущенно хихикнула, как обычно хихикают мелкие девченки, когда взрослые задают им внезапные вопросы, подобные этому.
— Нет, не знаю…
— Тогда закрой глаза, я для тебя покажу.
Я ощутила, как он просто прикоснулся ресничками к моей щеке, открыла глаза и увидела, что он улыбается, блестя зубами.
Позже он приобнял меня за плечи и притянул к для себя, откинувшись на травку.
— А ты знаешь, что такое взрослый поцелуй?
Я покачала головой.
— Хочешь, покажу для тебя? — предложил он и, проведя рукою по моим волосам, взял меня пальцами за подбородок.
Я непонимающе мигнула: его лицо приближалось к моему, становясь все в большей и большей степени. Вот оно уже нависло над моим, скрыв от меня солнечный свет, но это уже не было лицо человека, которого я отлично знала, — нет, передо мной был некий незнакомец, и мне стало жутко, очень жутко.
Что было далее? Его рот еще больше моего, и он засосал мои губки, одной рукою удерживая голову и не позволяя отвернуться, а другая тем временем скользила повдоль моего позвоночника. Он стиснул мою попку, а позже придавил меня еще посильнее, лишая способности отодвинуться. Он всей тяжестью навалился на мое хрупкое тело. Его язык раздвинул мои зубы и протолкнулся мне в рот; я ощутила, как по подбородку течет слюна.
Мне тяжело, я не могу дышать, воздуха не хватает, я начинаю брыкаться, в панике пытаясь освободиться…
И он, уловив в моих действиях не только лишь ужас, да и зачатки омерзения, в один момент отстранился. Сел и вытер рот тыльной стороной ладошки.
Я ощутила, что на данный момент заплачу. Заметив мои слезы, он нежно погладил меня по щеке:
— Марианна, разве для тебя не понравилось? Этот поцелуй означает, что ты сильно много значишь для меня. Ты особая девченка, Марианна. Ты ведь хочешь быть особой?
Мягкость руки, поглаживающей меня по голове, исходящее от нее успокаивающее тепло, обычные интонации — и я забыла о том, как жутко мне было, я задумывалась только о том, что его глас и его руки — самое принципиальное в этом мире.
— Да, — ответила я, но мы оба знали, что это ответ на 2-ой вопрос, а не на 1-ый.
В тот денек была пересечена грань, был изготовлен 1-ый шаг: его дружба начала сменяться другим, темным чувством. Тепло его рук, его нежный глас успокоили меня, желание, чтоб обо мне хлопотали, заглушило разум — и я не задумывалась о том, что ожидает меня впереди.
Глава четырнадцатая
Я выросла в семье, где книжек практически не было, так что с печатным словом у меня дела не складывались. Но когда мне исполнилось семь лет, учительница принесла в класс книжку Беатрис Поттер «Кролик Питер» и показала нам несколько иллюстраций перед тем, как прочесть о его приключениях. Я была очарована. С картинок на меня смотрели милые существа, одетые в викторианские наряды; фантазия создателя сделала целый мир, населенный разумными животными, — и чудо этого мира меня сразило. 1-ый раз в жизни я с алчностью ловила каждое слово учительницы, с открытым ртом слушая о радостных выходках Питера и его семьи. 1-ый раз в жизни история не проскальзывала мимо моих ушей набором глупых фраз, а доставляла истинное наслаждение.
Позже учительница читала нам другие книжки Беатрис Поттер; на картинах были танцующие лягушки, говорящие утки, белки-хлопотуньи и деловитые ежики, другими словами практически все животные, которых я летом лицезрела на лугу либо около пруда.
Может, с чтением у меня и появлялись трудности, но в редчайшие моменты спокойствия я отпускала свое воображение на волю и придумывала свою сказку.
Ее героями были лохматые сероватые мышки, которые жили не у корней старенькой ели, как семья Питера, а за плинтусами нашего дома; летом они уходили в поля золотой кукурузы. У каждой было свое имя. Зайчиков Беатрис Поттер звали Мопси, Флопси, Хвостик и Питер, а моих мышек — Милли, Мейзи, Пискун и Джим. Я не искусна отрисовывать, как Беатрис, но в собственном воображении наряжала собственных героев в современную одежку. Я придумывала истории об их жизни: мелкие мышки прогуливались в школу, папа-мышь — на работу, а мама-мышка каждый денек пекла пирожки.
Как-то я попробовала поведать о мышином семействе маме, но в ответ услышала что-то про «проклятых грызунов» и «мышеловку», потому решила — лучше поделюсь с куколками.
Рассадив на земле собственных тряпичных кукол и кросотку Белинду, я наливала в чашечки лютиков воображаемый чай и угощала их камешками, которые были заместо пирогов. Куколки слушали мои сказки и смотрели, как из нитей и шерсти я вяжу им шарфики.
До того как в моей жизни появился мужик из примыкающего дома, мне некоторому было довериться, не считая кукол, но прошло мало времени — и вот уже мы посиживали у пруда вдвоем, и я делилась историями о жизни сероватого семейства с ним.
Он слушал с приметным энтузиазмом и хвалил меня за богатое воображение. Он гласил, что я должна непременно записать свои сказки, когда вырасту. Воодушевленная таковой поддержкой, я повсевременно находила, чем бы еще заинтриговать моего признательного слушателя.
На ферме, где работал отец, был полуразвалившийся 1-этажный дом, снутри него хранился всякий инвентарь, а под крышей вило гнезда уже не 1-ое поколение птиц. Когда-то в этом доме жила семья, обрабатывавшая землю за длительное время до возникновения огромного хозяйства. После переезда я задавала огромное количество вопросов и папе, и обладателю фермы, и нашему другу о том, что было тут ранее. Время от времени они ведали мне, какой была жизнь до моего рождения.
В один прекрасный момент я вызвалась собирать яичка в курятнике, но, очутившись на местности фермы, здесь же отправилась изучить старенькый дом.
Первым, что показалось очевидным, было большущее, темно-желтое с темными и сероватыми полосами пятно на стенке. Оно начиналось кое-где в центре и доходило практически до потолочных балок. Я знала, что когда-то на этом месте стояла кухонная плита, которую необходимо было топить дровами. Несложно было представить, как семья готовила на ней ужин, а позже открывала заслонку, чтоб согреть комнату.
Из полуразрушенного дома я всякий раз уносила новые истории о людях, которых никогда не лицезрела. В моем воображении жили темноволосая дама, двое мальчиков моего возраста и мужик, никогда не бросавший семью ради походов в паб. Они совместно ужинали за огромным столом, и теплый огонек масляной лампы освещал их комфортное жилье.
Сосед произнес мне как-то, что в дальние времена жизнь была куда тяжелее, чем на данный момент, — люди работали практически круглый год, отдыхать разрешалось только по воскресеньям и на Рождество.
Зная об этом, я заставляла свою придуманную семью трудиться в поте лица 6 дней в неделю, зато в выходной они надевали наилучшую одежку и отчаливали в церковь на повозке, запряженной крепкими рабочими лошадками.
