Миф машины Техника и развитие человечества

Входит ученик чародея

Хотя к XVI веку капитализм уже начал утверждать новый стиль мышления, и был в этом не одинок; на деле, ему едва ли удалось бы проделать столь быстрый путь вперед без поддержки других уста­новлений и интересов, иные из которых возникли благодаря первым успехам в создании энергетических машин и автоматов.

Начиная с XIII века, появлявшиеся по всей Европе новые изо­бретения смешивались с гораздо более древними, которые никогда бесследно не пропадали. Долгое время подобные фантазии о могуще­стве - могуществе, выходящем за рамки естественных возможностей человека, в том числе и его биологической смертности - витали в воздухе, посещая различные умы; прежде всего, пожалуй, здесь ска­залась зависть человека к птицам и его желание покорить небо. Эта мечта, отразившаяся еще в древнем месопотамском мифе, приняла более реалистические черты в древнегреческой легенде о Дедале, а затем распространилась повсюду - вплоть до Перу, воплотившись в фигуре Аяр Каци, летающего человека, - не говоря уж о ковре - самолете из сказок «Тысячи и одной ночи»,

Сходным образом, давнее желание найти рог изобилия - источ­ник нескончаемых богатств - влекло искателей приключений в даль­ние страны; не давали покоя и поиски эликсира жизни, панацеи - ныне называемой чудесным снадобьем, - которое исцелило бы все человеческие болезни. А алхимики - за много веков до родственных им по духу ученых вроде Германа Мюллера и Ф. Г.К. Крика, - всяче­ски вынашивали мысль о сотворении живого гомункула в пробирке.

Путь, проделанный мифом из области бессознательного в плос­кость реальной жизни, обычно бывает темным и окольным. До тех пор, пока он не подкрепляется переменами в повседневном сущест­вовании и, в свою очередь, не подкрепляет их, можно только догады­ваться о его существовании, потому что в лучшем случае он остается неким неуловимым импульсом, своего рода тщетным желанием, ко­торое, будучи провозглашаемо публично, кажется чересчур дерзким, чтобы его можно было принять всерьез, и, разумеется, слишком глу­боко затаенным, чтобы сразу выплеснуться на поверхность обычной жизни.

Вместе с тем, раздумья о разных новых видах энергетических машин, собираемых и приводимых в действие без всяких магических ухищрений и заклинаний, занимали умы многих людей, начиная с XIII века, - в частности, Альберта Великого, Роджера Бэкона и Кам - панеллу (все они, надо отметить, были монахами). Мечты о безло­шадных экипажах, летающих машинах, устройствах для мгновенного сообщения на расстоянии или для превращения одних веществ в дру­гие принимали все новые обличья. Несомненно, пищу таким фанта­зиям давали те зачаточные машины, которые в ту пору уже сущест­вовали: ведь, должно быть, был когда-то момент, когда первая ветря­ная мельница или первый автомат, приводимый в движение завод­ным механизмом, казались столь же чудесными, какими представля­лись первая динамо-машина или первая «говорящая машина» меньше века назад.

Попутно следует вспомнить об одном характерном проявлении, которое сопровождало все эти мечтания, потому что его вскоре стали подавлять или безоговорочно отметать. Дело в том, что при своем появлении подобные мечтания отнюдь не всегда сулили счастливый конец: напротив, они переплетались со зловещими предсказаниями.

Древние скандинавские саги содержат прорицания о страшной катастрофе, когда наступит Рагнарёк, то есть Сумерки богов, а мир охватит пламя, и чудовищные великаны и злобные духи одержат верх над добром, людьми и богами. С другой стороны, яростные протесты христианской церкви против анатомического рассечения человече­ских трупов (даже если оно производилось ради усовершенствования медицинской и хирургической практики) свидетельствовали о страхе, что подобное надругательство над естеством единственно ради под­робного и точного знания могло оказаться не менее враждебным че­ловеческому спасению, чем откровенная погоня за властью; впрочем, культура, налагавшая запрет на такие научные исследования, тем не менее, запятнала себя изобретением чудовищных машин для пыток, которые применяла инквизиция.

Эти мифические побуждения и чаяния со временем породили удачный результат, перечеркнувший всяческие предощущения ката­строфы. Уже к концу XV века самые проницательные мыслители Европы были убеждены, что вскоре начнется великий цикл перемен, которому предстоит долгое время развиваться подспудно. Анджело Полициано пророчески истолковал открытие Нового Света Колум­бом, предвещая, что оно произведет благотворные изменения в жиз­ни всего человечества; а его современник, калабрийский монах Том - мазо (Фома) Кампанелла, с нетерпением предвидел технические дос­тижения, которыми будет сопровождаться эта новая колонизация планеты воинствующими державами Европы. В своем утопическом сочинении «Город Солнца» Кампанелла рисовал «особые суда и га­леры, ходящие по морю без помощи весел и ветра, посредством уди­вительно устроенного механизма»; а под конец повествования Море­ход, посетивший это идеальное государство, обращается к своему собеседнику с такими словами: «О, если бы ты только знал, что гово­рят они на основании астрологии, а также и наших пророков о гря­дущем веке и о том, что в наш век совершается больше событий за сто лет, чем во всем мире совершилось их за четыре тысячи...».104

В ту же эпоху те же прозрения посещали и других людей. Чело­вечество - по крайней мере, его пробуждавшееся меньшинство в За­падной Европе, - уже с готовностью устремлялось навстречу новому миру; и если эти люди, вслед за сэром Томасом Мором, и не считали, что благословенный новый мир находится на другой части земного шара, то, вслед за великим утопистом, они верили, что этот новый мир можно создать и у себя в стране, с помощью благосклонного мо­нарха, путем принятия единых указов и разумных законов, или же введением новых механических изобретений, вроде инкубаторов для цыплят в «Утопии». И, не в последнюю очередь, они могли намерен­но создать более гуманные общественные установления, чем сущест­вовали когда-либо раньше.

Хотя за созданной Мором картиной идеального государства по­следовала целая вериница утопических сочинений, знаменательно, что одним-единственным текстом, прямое влияние которого можно проследить до сих пор, оказался фрагмент утопии, написанной Фрэн­сисом Бэконом: именно в его «Новой Атлантиде» впервые была рас­смотрена возможность совокупного ряда операций, в которых новая система научных исследований сочеталась бы с новой технологией. В тот момент, когда ожесточенная борьба внутри христианства между противоположными учениями и сектами зашла в тупик, сама машина, по-видимому, указала альтернативный путь, ведущий на Небо. Обе­щание материального изобилия на земле - благодаря исследованию, упорядоченному завоеванию и изобретению, - звучало одинаково заманчиво для всех общественных сословий.