Миф машины Техника и развитие человечества

Укрепление Месопотамии

В Месопотамии царская власть возникла примерно в то же время, что и в Египте (правда, ни в первом, ни во втором случае не удается точ­но датировать самое раннее ее проявление). Древний шумерский вла­дыка Лист не выражает ни малейшего сомнения касательно происхо­ждения царской власти: она «снизошла с небес». Это означает, что царская власть с самого начала являлась религиозным феноменом, а не просто утверждением физической доблести и организованной во­инской силы, или каким-нибудь расширением всеми чтимого автори­тета предков.

С момента зарождения царская власть в Шумере или Аккаде со­четала в себе авторитет и могущество, мудрость и приказ - те самые качества, которые, как отмечал Брестед, выступали атрибутами Бога Солнца после 3000 г. до н. э. Одновременно происходило и сходное усиление чувства времени. Египетская, месопотамская, индуистская религии, позднее и религия майя, охватывали тысячелетние циклы; а одному-единственному царю Лугалбанде приписывали 1200 лет правления - срок, какого с лихвой хватило бы для целой династии. Даже если эти годы в действительности являлись всего лишь месяца­ми, как предполагали древние комментаторы хронологии Манефо - на^, все равно - отрезок времени весьма внушительный. Следова­тельно, царям приписывалась не просто преувеличенная космическая мощь, но и более напряженная и продолжительная жизненная сила. Все измерения существования - на земле или на небесах - были уве­личены во много крат.

Правда, в Месопотамии не всегда случалось так, чтобы царь (на­чиная с Нарамсина) нарекал себя богом. Тем не менее, Анри Франк­форт, обратившись к рассмотрению истории, чтобы подчеркнуть подлинные различия в культурах Шумера и Египта, насчитал почти два десятка таких случаев на протяжении восьми столетий. Однако уже само желание выявить разницу наводит на мысль о том, что на деле между двумя культурами все-таки имелось большое сходство. Разумеется, царской власти повсюду приписывалось божественное происхождение, и все цари пользовались исключительными полно­мочиями по «божественному праву», ибо царь являлся необходимым исполнителем повелений богов, а также главным вдохновителем та­ких важных коллективных действий, как строительство больших го­родов и оросительных систем.

Характерно, что именно на протяжении правления третьей дина­стии в Уре - а это был период энергичной строительной деятельности

- все цари, кроме основателя династии, объявляли себя божествами. Данный факт позволяет с уверенностью связать божественность цар­ской власти с типичной программой общественных работ и со ста­новлением мегамашины. Маленькие задачи по-прежнему оставлялись маленьким людям, зато большие задачи находились в ведении царя в силу тех особых полномочий, которыми он обладал: прежде всего, это было уникальное право создавать из своих подданных колоссаль­ную рабочую машину.

Как и во многих примитивных племенных общинах, изученных за последние несколько веков, а также у некоторых позднейших ис­торических народов, царь исполнял две роли - священную и свет­скую: он выступал то религиозным, то военным главой. Такая двой­ственность имела место на протяжении всей цивилизованной истории человечества и до сих пор заметна во многих примитивных племенах. Даже сегодня носитель британской короны является титулованной главой государственной церкви, а, как обнаружил Эдуард VIII, одоб­рение со стороны ее архиепископа, в свою очередь - непременное условие обладания королевскими полномочиями. Такова была архе - типическая модель отношений с самого начала. Так и выскочка На­полеон, желая сделаться законным императором, прибег к услугам папы римского, дабы тот освятил его коронацию, - хотя, выхватив корону из рук папы и самолично возложив ее себе на голову, его са­монадеянное «эго» совершило святотатство, которое - по представ­лениям любого древнего вавилонянина - неминуемо навлекло бы на него проклятие небес.

И для установления, и для сохранения царского могущества чрезвычайно важно было присутствие божественной власти. Однако постоянное общение с Небом, необходимое царю, требовало профес­сиональной помощи жрецов, магов, прорицателей, толкователей сно­видений и разгадчиков небесных знамений, а те, в свой черед, зави­сели от светской власти царя и его богатства, поддерживавших их собственное положение в обществе.

Этот важный союз царской военной мощи с часто сомнительным авторитетом сверхъестественного происхожденияпредвосхитил сего­дняшний сходный альянс между учеными и теоретиками математи­ческих игр с высшими правительственными чиновниками; и он был подвержен сходным погрешностям, просчетам и заблуждениям. Вновь и вновь зависимость от не поддающихся проверке сведений с Небес мешала принимать разумные решения в сражениях, например, исходя из непосредственно наблюдаемых обстоятельств. Слишком часто пустым советам «провидца» придавали больше значения, чем профессиональным знаниям солдата, как явствует из писем, найден­ных в Мари.

Итак, в отношении богословских оснований царской власти кар­тина в Месопотамии представляется столь же ясной, что и в Египте, при всех исторических и географических различиях в их культурах. И слова, произносившиеся древнейшими царями обеих земель, про­должали звучать на протяжении человеческой истории как в заявле­ниях «законных» королей вроде Людовика XIV, так и в не менее экс­травагантных утверждениях Гитлера, Сталина или Мао, которым их самоотверженные и восторженные последователи приписывали все­ведение. Слова, произнесенные юным вавилонским богом Мардуком перед тем, как он стал главным защитником других богов от древней богини первородных вод Тиамат, цари учились произносить задолго до того, как Мардук занял свое место в вавилонском пантеоне. По сути, боги - это цари бессознательного, чья роль возрастала по мере того, как цари, в свою очередь, становились воплощениями богов сновидений, обретавшими зримое верховенство над явью и перено­сившими свои притязания на нерушимое владычество на весь госу­дарственный аппарат.

В качестве условия своей помощи Мардук настаивает на беспре­кословном повиновении остальных богов его приказу. «Пусть слово мое вместо вас определит судьбы: пусть будет неизменным то, что я сотворю. Пусть не придется мне ни повторять, ни изменять приказ, слетевший с моих губ.» На эти слова стоит обратить особое внима­ние. Они очерчивают те условия и рамки, в которых и возник новый коллективный механизм.

Этот новый упор на неограниченное право отдавать приказы, по - видимому, в некоторой степени явился неизбежной реакцией на бес­порядки и трудности, увеличившиеся с ростом населения. Отныне желанными политическими целями сделались отлаженность и на­дежность: ведь если небольшие группы людей при возникновении угрозы могут переселиться куда им угодно, то население целого го­рода или пустивших крепкие корни на земле деревенских жителей невозможно куда-то выселить на длительное время в случае наводне­ния или вызванного засухой голода. Такие задачи, как регулирование речного потока и возмещение ущерба, нанесенного наводнениями, распределение воды для орошения полей, ежегодная заготовка такого количества пищи, которого хватило бы для предупреждения голода до следующего урожая, - все это оказывалось уже не под силу самим местным общинам. Возникла настоящая потребность в такой власти, что объединила бы под своим началом огромные долины; а за неиме­нием более разумной коллективной силы навстречу этой потребности пошла царская власть.

Хотя неолитическое хозяйство приносило небывалое дотоле изобилие пищи, само это изобилие породило новые тревоги. «На протяжении всей месопотамской истории, - замечает Франкфорт, - считалось, что царская власть богов зародилась не как естественный спутник упорядоченного общества, а как плод смятения и тревоги.» Но, по моим наблюдениям за некоторыми друзьями, некогда стра­давшими от нищеты, а потом сколотившими состояние, - богатство и надежность способны вселить в людей постоянную тревогу, которой они не испытывали в те времена, когда не знали, что будут есть завтра.

Если в Месопотамии силы природы порой вызывали катастрофы

- начиная с исторического библейского потопа, - то сходные тревоги не были чужды и благополучному Египту: вспомним о семи «тощих» годах из рассказа о библейском сновидце Иосифе/8 Сохранились и другие указания на неурожаи и голод в Египте, случавшиеся не толь­ко из-за нашествий саранчи, но и из-за недостаточных летних разли­вов Нила. Во время таких кризисов возникала необходимость в твер­дой власти, которая бы разумно организовывала рабочую силу во множестве общин и справедливо распределяла их ресурсы; и если приложенные усилия давали желанный результат, то правитель, ко­торый взялся за это, получал всеобщую благодарность и заручался поддержкой на будущее.

К сожалению, царскую власть продолжали связывать с тревогой, страхом и кризисами еще очень долгое время. Торкилд Якобсен дока­зал, что старейшим из известных политических установлений, кото­рое можно выделить по месопотамским текстам, являлось городское собрание всех свободных мужчин39. Это собрание предоставляло право решать текущие вопросы группе старейшин, однако в наиболее тревожные времена они избирали царя, чтобы тот «...возложил на себя всю ответственность на ограниченный срок». Тысячелетия спус­тя Геродот описывает сходное делегирование власти у мидян и пер­сов; римляне, когда над обществом нависала угроза, назначали вре­менного диктатора. Такая же временная концентрация власти в слу­чае «национальной тревоги» до сих пор входит в конституционные прерогативы президента США, хотя лишь в наши дни нашелся пре­зидент, который осмелился сфальсифицировать тревогу, чтобы за­владеть всей полнотой власти и дать политическое оправдание своим ошибочным суждениям и бесчеловечным деяниям во Вьетнаме.

Могущество, которое таким образом сосредоточивалось в руках царской особы, в свою очередь, порождало источник новых тревог благодаря постоянному ведению войн. Повсюду война в качестве главной прерогативы и основного занятия царя преобладала даже над охотой. Ибо, устанавливая закон и порядок в пределах священной территории своих богов, цари вступали в столкновение с соперника­ми - другими царями и иноземными богами, - которые отличались не меньшей дерзостью в силу приписывавшегося им божественного мо­гущества и требовали к себе той же слепой верности и благоговейно­го повиновения. Слишком часто у них возникал соблазн утверждать верховенство своей власти, нападая на соседние государства и грабя их жителей.

Даже когда природа благоволила общине, ‘всегда где-то рядом таилась создаваемая самим человеком катастрофа войны, сеявшая беспорядок и поддерживавшая абсолютную власть царей. В летопи­сях Шумера и Аккада то и дело говорится о столкновениях между разными городами из-за водных и земных границ; но помимо таких споров, улаживание которых могло служить предметом разумного компромисса, существовали еще и иррациональные стремления тще­славных и тираничных «богов» добиться рабского повиновения.

Здесь Якобсен вновь подкрепляет толкование Франкфорта. «Упорядоченный мир [для месопотамцев] немыслим без высшей вла­сти, повсюду насаждающей свою волю.» Можно дополнить это ут­верждение Якобсена о вере в высшую власть; приведя слова из еги­петской «Сатиры о ремеслах»: «Нет такой работы, где над работни­ком не было бы господина». Житель Месопотамии убежден, что вла­сти всегда правы, - или, по крайней мере, что спорить с ними беспо­лезно. «Приказание дворца, как и приказание Ана, нельзя отменить Слово Царя всегда верно; и его речениям, как и речениям бога, нель­зя прекословить.» Эти слова несут в себе болезненное сходство с ус­тановками нынешних тоталитарных государств - как «демократиче­ских», так и «коммунистических».

Данное изречение - первое выражение того, что известно в сего­дняшних политических системах под названиями «партийной линии» или.«консенсуса» - уменьшает (в указанном контексте) важность многих различий между древними цивилизациями на Ниле и в меж­дуречье Тигра и Евфрата. В обоих случаях царь обладал богоподоб­ными полномочиями; и с практической точки зрения, не так уж важ­но, в каком качестве он выступал: как бог - в Египте или как замес­титель божества в Месопотамии, где он мог с полным правом «дей­ствовать по доверенности», то есть от имени бога, пока ему сопутст­вовала удача. Его миссия заключалась в том, чтобы участвовать в постоянной борьбе между хаосом и порядком, борьбе, которая, по словам Эфраима Шпайзера, «...была роковой драмой, возобновляв­шейся каждый год».

Стоит ли удивляться, что перед лицом столь тревожных обстоя­тельств и столь яростных средств подавления подобных тревог де­ревня отказалась и от своей автономии, и от своей относительной самодостаточности, в пользу высшей власти - царя и государствен­ных войск, правительственных чиновников и сборщиков податей, которые строго выполняли царские приказания. Разбросанные по

Разным краям села отныне слушались повелений, исходивших из центров власти.

На земле такого безусловного повиновения мог требовать лишь один единственный человек, назначенный богами царем, - человек, который, обороняясь от скептиков или явных противников, опирался бы в своих притязаниях на вооруженную силу, который сломил бы устои самоуправления, сложившиеся в маленьких общинах на основе обычаев предков и собственных ограниченных способностей держать совет и выносить трезвые решения.

Трезвомыслия - почти по определению - всегда как раз и недос­тавало царской власти: когда выполнялись приказы царя, никто нико­гда не отваживался сказать ему, чем они впоследствии оборачива­лись. Абсолютной власти, присущей царям, сопутствовали тщесла­вие, беспощадность, жесткость, привычка к принуждению, нежела­ние прислушиваться к голосу разума, - чего никакая маленькая об­щина не потерпела бы ни от одного из своих членов. Впрочем, эти агрессивные и неприятные в человеческом смысле качества, создаю­щие условия для тщеславного господства, можно было встретить по­всюду - как обнаружила Маргарет Мид среди мундугуморов, чьи вожди известны в общине под именем «настоящих злодеев» - агрес­сивных, жадных до власти и почета.

Но с тех пор, как царская власть и институты, на которые она опиралась, прочно утвердились, этот альянс оставался главной поли­тической моделью цивилизованного общества вплоть до конца XIX века; за пять тысяч лет он достиг и гораздо более примитивных об­щин, вроде шиллуков в Африке, где все магические предписания и идеологические предпосылки сохранились в том неприкосновенном виде, в каком они пребывали с самого начала, - наряду с той же поро­дой скота с загнутыми рогами, которую так любили древние египтяне.

И если со временем царская власть приобрела несколько более человечный нравственный характер, сжавшись до более скромных размеров, то произошло это главным образом благодаря упрямому сопротивлению деревенских общин, чьи обычаи и образ жизни не­редко перекочевывали - вместе с самими переселенцами из деревень

- в новые города. Вскоре мы обнаружим, что эта подспудная борьба между демократической и авторитарной техникой продолжалась на протяжении всей истории человечества.