Миф машины Техника и развитие человечества

Средневековое равновесие

Подведем итоги. Бенедиктинская преданность «труду и молитве» не просто сняла с труда древнее проклятье. Ибо плодотворность такой системы утверждала, равным образом, экономическую ценность ме­тодично упорядоченной жизни; и такая мораль не прошла мимо ре­месленников и торговцев того времени. Венецианский купец Луиджи Корнаро в своем классическом очерке, посвященном достижению дол­голетия, писал, что такая правильность и бережливость служат залогом не только плодотворной жизни, но и денежного преуспевания. Эти «протестантские» добродетели намного опередили кальвинизм.

Начатое монастырями подхватили средневековые ремесленные гильдии; они заложили новую основу для объединений на почве еди­ного ремесла или профессии, и кроме того, возродили эстетические и нравственные ценности, определенные религией, которыми и руко­водствовались всю оставшуюся жизнь. Они тоже представляли собой самостоятельные корпоративные организации, учреждавшие общие правила дисциплины, упорядочивавшие работу и регулировавшие заработки и цены. С постепенным упразднением рабства и кабалы, которое поощрялось и ускорялось из-за дефицита работы в XIV веке, по окончании «черной смерти», - положение работника улучшилось,

А спрос на машины расширился. То, что производительность в Евро­пе удалось восстановить всего за сто лет после страшной эпидемии чумы, унесшей жизни примерно трети или даже половины всего на­селения, - свидетельствует о ставшем доступным огромном количе­стве человеческой и механической энергии.

Такая перемена оказалась решающей, и потому нет нужды ее преувеличивать. Соединение труда с моральными предписаниями, с требованиями эстетической выразительности и общественной надеж­ности никогда не было бы полным внутри гильдий, не говоря уже о монастырях. По мере накопления богатств, особенно если дело каса­лось оптовой торговли или разработки месторождений и судоходст­ва, экономический разрыв между бедными и богатыми гильдиями неуклонно увеличивался. Стремясь защитить собственное ремесло от внешней конкуренции и оградить свое «семейное гнездо» от чужа­ков, каждая гильдия не просто ограничивала допустимую числен­ность своих членов, но и зачастую закрывала глаза на технические успехи, совершавшиеся где-то за пределами законной защиты город­ских центров; и, как это происходит сегодня с профсоюзами, они не обращали внимания на растущую массу случайных рабочих, обреме­ненных бедностью и отсутствием квалификации. Поэтому ясно, что успехи в производительности и творчестве были неодинаковы; но, вместе с тем, общий результат этого развития вплоть до XVI века, который знаменует поворотную точку, остается впечатляющим.

Благодаря зарождавшейся новой экономике, сочетавшей ремес­ленные навыки с механизацией и использованием энергетических машин, возникло нечто вроде равновесия, более благоприятного для разнообразной и гуманной жизни, нежели было возможно прежде, при технике старого типа, поскольку в таких странах, как Нидерлан­ды, она привела к улучшению в области перевозок, сельского хозяй­ства и промышленности. Техническая скорость, сохранявшаяся неиз­менной в течение предыдущих трех тысячелетий, сразу же возросла, но без какого-либо ущерба для эстетической стороны, которая преж­де получала усиленное развитие исключительно ради высших клас­сов. К XVI веку применение печатного станка устранило классовую монополию на знания, а репродуктивные процессы печати книг и гравюр еще более демократизировали изготовление изображений; между тем, то в одной, то в другой области материальные блага, не­когда доступные лишь узкому кругу людей, отныне делались достоя­нием все большей части населения; по сути, энергетическая машина пообещала людям расширить все эти преимущества до их теоретиче­ского предела.

До наступления XVII века во многих областях установилось удачное равновесие между деревенским и городским, между органи­ческим и механическим, между статичным и динамичным компонен­тами. То, чего этому режиму недоставало в мощи, он наверстывал во времени, ибо даже самые обычные вещи производились с установкой на прочность. Так, великие архитектурные творения не только строи­лись в течение веков: им было суждено простоять и пережить долгие века; и многие из них в конце Второй мировой войны продолжали горделиво стоять на прежнем месте, возвышаясь среди развалин но­вых, обратившихся в щебень и пыль, зданий.

В отличие от преемственности, которой достигли искусство и архитектура древнего Египта после «века пирамид», средневековая преемственность сохранялась посреди постоянных изменений как содержания, так и формы, а ее живучесть на протяжении веков явля­ла резкую противоположность основанной на принудительном труде и рассчитанной на жизнь одного поколения экономике, существо­вавшей при фараонах, или, скажем, при абсолютных монархах вроде Людовика XIV или Петра Великого, которые притязали на сходные полномочия в XVII веке.

Но процесс наделения труда нравственным смыслом и объеди­нения его со всеми прочими видами человеческой деятельности так никогда и не был доведен до конца. Ибо одно универсальное уста­новление средневековой эпохи в Западной Европе - христианская Церковь - в критический момент XIV века обратило все свое могу­щество на поддержание сил, специализировавшихся на власти - аб­солютизма, милитаризма и капитализма, - оторванных от обществен­ных интересов монастыря, гильдии и свободного города. Взаимодей­ствуя между собой, эти институты, пусть, быть может, и ненамерен­но, заложили фундамент дегуманизированной технологии, а в конце концов - и чего-то такого, что оказалось еще более роковым, нового мифа машины. Попробуем проследить, как начинался этот процесс