Миф машины Техника и развитие человечества

Разум в действии

Величина и сложность нервного устройства человеческого мозга по­рождает два хорошо известные следствия. При рождении ребенка его голова уже настолько велика, что затрудняет роды, а потом, что еще важнее, требует дополнительной опеки в течение всего того периода, когда черепная коробка только формируется Это повлечет за собой проявления особой материнской нежности, как правило, присущей всем млекопитающим. А поскольку человеку приходится путем под­ражания и упражнений заново учиться столь многим нормам поведе­ния, уже оторванным от чисто автоматических внутренних инстинк­тов, то период детской зависимости удлинился. Медленное созрева­ние ребенка требовало непрерывного родительского внимания и дея­тельного соучастия, - чего отнюдь не происходит у других, менее общественных, биологических видов, чьи детеныши становятся са­мостоятельными в значительно более раннем возрасте. Залогом ус­пешного обучения служит любовь: по сути дела, она является и осно­вой всякой культурной преемственности и взаимообмена. Никакой обучающей машине подобное не под силу.

Возросшая продолжительность этой стадии активного материн­ского ухода и заботы сыграла решающую роль для развития культу­ры. Как правило, проходит целый год, прежде чем ребенок начинает самостоятельно ходить, и еще больше времени требуется для того, чтобы его лепет превратился в членораздельную речь, пригодную для общения. Если же ребенок, достигнув четырех лет, так и не научается говорить, то, как правило, ему не удается овладеть речью и в даль­нейшем (разве что в совершенно неразработанной форме), как мы знаем на примере глухонемых, а также благодаря немногочисленным засвидетельствованным случаям с выросшими среди животных деть­ми. Без речи же все прочие формы символического и абстрактного мышления остаются ущербными, какими бы богатыми ни были фи­зиологические возможности самого мозга.

Как известно, длительный период тесной эмоциональной близо­сти между родителями и ребенком чрезвычайно важен для нормаль­ного человеческого роста: если с самого начала ребенка не окружить любовью, то впоследствии это может отрицательно сказаться на дру­гих необходимых человеческих качествах, в том числе на умствен­ных способностях и эмоциональной уравновешенности. Как показали опыты в Висконсинском университете, где ученые питали плохо скрытые надежды отыскать дешевую механическую замену для ма­теринской заботы, даже у обезьян отсутствие материнской ласки и опеки - в том числе, и выговора за плохое поведение, - приводит к глубоким нервным расстройствам.

Из того факта, что таламус, изначальное вместилище эмоций, является гораздо более древней частью позвоночного мозга, чем пе­редняя часть коры головного мозга, можно заключить, что эмоцио­нальное развитие человека обрело отличительные человеческие чер­ты (что сопровождалось углублением и расширением прежних, свой­ственных всем млекопитающим, ощущений) прежде, чем его разум успел вырасти до такой степени, чтобы породить адекватные средст­ва выражения или коммуникаций на таком уровне, какой не доступен животным. Древнейшие проявления культуры, которые заложили основу для такого роста интеллекта, возможно, явились прямым ре­зультатом этого эмоционального развития (этот процесс я попытаюсь воссоздать в следующей главе).

Теперь деятельность мозга через разветвленную нервную систе­му воздействует на все органы тела; в свою очередь, как давно дока­зал Клод Бернар в связи с печенью, органы тела воздействуют на функционирование мозга, так что малейший сбой вроде легкой ин­фекции или мышечного утомления может немедленно сказаться на работе мозга. Постоянно находясь в состоянии бодрствования, мозг не выполняет какого-то одного предназначения, какой-то одной цели - разумеется (как я надеюсь еще показать), было бы неверно даже ут­верждать, что он специализируется на «информации» или «коммуни­кации», хотя с полным правом можно сказать, что благодаря мозгу любая внутренняя деятельность, любое действие, любое внешнее впечатление обретает связь с той целокупностью, которой разум управляет

В отрыве от этой целокупности - области смысла, - человек чув­ствует себя бесприютно и потерянно, или, как сегодня принято гово­рить, «отчужденно». Таким образом, человеческий мозг служит од­новременно правительством, верховным судом, парламентом, ры­ночной площадью, полицейским участком, телефонной станцией, храмом, художественной галереей, библиотекой, театром, обсервато­рией, главным архивом и компьютером: или, перефразируя Аристо­теля, он есть не что иное, как целое государство с маленькой буквы

Деятельность мозга так же непрерывна, как деятельность легких или сердца: мы мыслим большую часть жизни. В случае необходимо­сти эта деятельность частично (но никогда - полностью) держится под контролем, хотя центр такого контроля может находиться просто в другой части мозга. Электроэнцефалограммы показывают, что даже когда от мозга не требуется никаких усилий, его пронизывают элек­трические импульсы, которые говорят о какой-то подспудной мысли­тельной активности. Такая предрасположенность, как указал физио­лог У. Грей Уолтер, существует уже в момент рождения человека.

Пытаясь создать простейшую разновидность двухэлементной модели мозга, этот же ученый отметил, что она должна в некоторой степени обладать следующими характеристиками, «пытливость, лю­бознательность, свобода воли в смысле непредсказуемости, целеуст­ремленность, самоуправляемость, стремление избегать дилемм, пред­видение, память, обучаемость, умение забывать, связь идей, распо­знавание форм, а также элементы социальной приспособляемости». «Такова жизнь!», - мудро добавил он.

Вместо того, чтобы рассматривать рутинное производство ору­дий как обязательное условие формирования мозга, не лучше ли бу­дет задаться дерзким вопросом: что же за орудие могло так сильно повлиять на мозг? Ответ практически заключен в самом вопросе: а именно, это орудие, имеющее прямое отношение к мышлению и из­готовленное из его собственного «лишенного плоти» материала - из знаков и символов.

В настоящем обзоре человеческого прошлого, в связи с историей техники, нас занимает прежде всего следующее: очень вероятно, что большинство нынешних характеристик мозга уже имелись в распо­ряжении человека, в еще не развитом состоянии, значительно рань­ше, чем тот был способен издавать членораздельные звуки или поль­зоваться специализированными орудиями. Дальнейшее же развитие, несомненно, происходило с расширением поля человеческой дея­тельности, с постепенным переключением высших функций со «ста­рого мозга» на «новый мозг», где они попадали под управление соз­

Нания. Связь между таким возрастанием мыслительных способностей и запечатлением в генетической памяти, которое осуществляется по­средством большего мозга со специализированными участками и бо­лее сложными нервными структурами, до сих пор остается неясной, и, вероятно, дальнейшую ясность удастся внести, лишь когда в со­временном подходе биологов к данной проблеме произойдут корен­ные перемены. До тех пор, пока человек не создал культуру, его мозг получал недостаточно пищи и оставался истощенным

Очевидным, тем не менее, остается то, что человек уже в самом начале своего развития обладал необычайными дарованиями, но не мог воспользоваться ими сразу, потому что еще не был к этому готов. Уже сам факт, что человеческий мозг «уникален, будучи непрерывно в состоянии размышления или ожидания», показывает, что рост че­ловека не сводился лишь к тому, чтобы решать различные проблемы по мере их возникновения или приспосабливаться к требованиям внешних обстоятельств У него был, так сказать, «собственный ра­зум» - инструмент, ставивший перед ним ничем не мотивированные задачи, порождавший «мятежные», не соответствующие стимулам реакции и идеи, идущие в разрез с приспособляемостью, искавший и вырабатывавший осмысленные структуры. Тем самым, человек выка­зывал тягу к исследованию незнакомой территории, и альтернатив­ных путей поведения, не довольствуясь каким-то одним, раз навсегда избранным образом жизни, сколь бы удачно он уже к нему ни «при­терся»

Несмотря на способность мозга к усвоению информации, чело­век отнюдь не пребывает в бездействии, ожидая от внешнего мира «указаний». Как выразился Адельберт Эймс, «именно отталкиваясь от контекста ожидания, мы воспринимаем, судим, чувствуем, дейст­вуем и проживаем свое бытие.»

Те, кто по-прежнему черпает свои биологические модели из фи­зики, отказываются видеть эту существенную характеристику орга­низмов - как объективов, отличных от неупорядоченной материи. Неупорядоченной материи не свойственно ни припоминать свое прошлое, ни предвидеть будущее; между тем, в каждый организм буквально «встроено» и его прошлое, и потенциальное будущее - с точки зрения жизненных циклов биологического вида в целом; а тело высшего организма устроено таким образом, что само делают обиль­ные заготовки на будущее, - например, накапливая впрок жир и са­хар. Кроме того, эта «прозорливость» сказывается в последователь­ном созревании половых органов задолго до той поры, когда они мо­гут понадобиться для деторождения.

У человека такая склонность к пред-видению и про-видению бу­дущего становилась все более осознанной и преднамеренной, прояв­ляясь в образах, являвшихся ему в сновидениях, и игривом предвку­шении; а также в мысленном переборе открывающихся перед ним возможностей. В отличие от какого-нибудь подопытного животного, которое реагирует лишь на непосредственный вид или запах пищи, человек способен добывать ее заранее - за много часов, дней или да­же месяцев. Можно сказать, что человек - прирожденный разведчик и старатель, хотя зачастую труды его вознаграждает лишь фальшивое золото. Подобно актеру, он часто примеряет на себя новые роли, пусть даже пьеса еще не написана, театр не выбран, а декорации не готовы.

Не последним по важности свойством необычного человеческо­го мозга была и эта повышенная забота о будущем. Главными стиму­лами, побуждавшими человека к творчеству, были беспокойство, пророческие чутье и художественное предвидение, которые, должно быть, возникли впервые, когда человек стал замечать смену времен года, космические явления и смерть. По мере того, как складывался более адекватный культурный аппарат, ум человека все успешнее справлялся с большими кусками прошлого и будущего, связывая их в единую и осмысленную структуру.

Теперь тонкость и сложность нервного устройства человека де­лает его чрезвычайно уязвимым: поэтому он постоянно терпит не­удачи и разочарования, ибо зачастую то, что кажется ему доступным, ускользает от него. Некоторые из самых серьезных препятствий для его развития порождались отнюдь не суровой средой или угрозами со стороны плотоядных или ядовитых тварей, деливших с человеком среду обитания, но столкновениями и противоречиями внутри его собственного «я», введенного в заблуждение или само по себе сбив­шегося с пути; действительно, они часто проистекали из той повы­шенной чувствительности, того чрезмерного воображения и той чрезмерной чуткости, которые и отличали его от прочих биологиче­ских видов. Хотя все эти черты укоренены в гипертрофированном мозгу человека, об их косвенном влиянии на человеческую жизнь слишком часто забывали.

Потенциальные возможности, заложенные в человеке, все же очень важны, бесконечно важнее, нежели все его нынешние дости­жения. Так было в начале, и так остается сегодня. Величайшая про­блема человека состоит в том, чтобы достаточно четко упорядочи­вать и сознательно направлять и внутренние, и внешние силы ума, так чтобы они составляли более связное и вразумительное целое.

Техника сыграла конструктивную роль в разрешении этой задачи; однако орудия из камня, дерева или волокна не могли найти приме­нения на достаточно высоком уровне, пока человеку не удалось изо­брести других - неосязаемых - инструментов, порожденных его соб­ственным телом и не проявляющихся в каких-либо иных формах.