Миф машины Техника и развитие человечества

Культура архаической деревни

Теперь уже должно стать ясно, что неолитическая доместикация по­родила смешанный тип хозяйства, сочетавший различные формы культивации растений и животных в зависимости от особенностей каждого конкретного региона; однако за всеми поверхностными из­менениями стояло обогащение сексуальной сферы и приведение жизни в гармонию с процессами сезонного роста и плодоношения. Главной фигурой в этом смешанном хозяйстве, в конечном итоге, был земледелец, культивировавший семена; по-прежнему сохраняют свою значимость каменщик, рыбак и капканщик; а вот собиратель и охотник становятся реликтами. Однако до окончательного перехода к бронзовому веку, пребывая в тени, остаются почти незамеченными две фигуры: это лесоруб и горняк, хотя едва ли с самого начала и тот, и другой являлись узкими профессионалами в своем деле.

Лесоруб, вырубая деревья, делал лес пригодным для культива­ции семян, и он же, сооружая плотины и оросительные каналы, по­ставляя топливо для плавильных горнов и печей для обжига глины, строя плоты и лодки, сани и повозки, играл неясную роль на самых ранних стадиях, поскольку и орудия, которыми он пользовался, и произведения его рук, в отличие от камня, могли сохраниться до на­ших дней лишь благодаря счастливой случайности. Но, по сути, древний лесоруб был своего рода первобытным инженером, и его труд имел огромное значение для всей металлообрабатывающей и инженерной деятельности, которая впоследствии отпочковавшейся от неолитического хозяйства. Первые крупные энергетические ма­шины современной промышленности, водяная и ветряная мельницы, изготовлялись из дерева; и даже паровые котлы первых паровозов и локомотивов тоже были деревянными.

Из каждого участка долинных земель культура неолитической деревни черпала свои ресурсы и технику. И хотя деревня крепко пус­кала корни в почву, жители даже самых ранних деревень отправля­лись на поиски камня, древесины или минералов - как и на поиски подходящей супружеской пары, - выходя за привычные рамки по­вседневной жизни. И даже если перемены в технике происходили медленно, все равно новые изобретения понемногу просачивались в нее: земледельческий календарь по сей день свидетельствует о том, что крестьянин с древнейших времен был многим обязан астрономи­ческим успехам бронзового века, тогда как железные мотыга, лопата и плужный лемех говорят о позднейших достижениях железного ве­ка, тоже оказавших земледельцу большую услугу. Но если начальная неолитическая культура предвосхитила многие позднейшие успехи цивилизации, то это случилось весьма вовремя. Без принуждения к тому с помощью грубой силы, она не стала бы добровольно вымени­вать проверенный товар на какую-то сомнительную выгоду.

Обычаи архаической неолитической культуры передавались бла­годаря более или менее непрерывной традиции, которая восходит вглубь времен к мезолитической фазе; и эта традиция довольно рано распространилась по всей земле. Архаическая деревня представляла собой укорененную на одном месте общину; а так как корни ее ухо­дили очень глубоко, она соприкасалась с еще более глубинными ис­точниками в человеческом прошлом, сохраняя (подобно культурным сортам цветов, дикие предки которых сегодня уже не встречаются в природе) кое-что из древнейшего - хотя, разумеется, уже не поддаю­щегося опознанию - человеческого опыта в фольклоре, пословицах, загадках, песнях, танцах и даже в детских играх, о первоначальном смысле которых теперь можно только догадываться по отдельным намекам, не имея возможности точно расшифровать его.

Когда деревня начала сама обеспечивать защиту и преемствен­ность традиции, появилось больше времени для внимательной опеки и наставления молодежи; и по всей вероятности, намного возросло число тех, кто благополучно переносил детские болезни, не в послед­нюю очередь благодаря улучшившейся диете. А поскольку снизилась детская смертность, в одном семейном гнездышке стало больше братьев и сестер; это, в свою очередь, способствовало скорейшему усвоению знаний и увеличивало заботу дедушек и бабушек, на при­мере которых воспитывали внуков - ибо, помимо младенцев, выжи­вало все большее и большее количество стариков. Хотя первые куклы появились, наверное, еще во времена палеолита, возникновение дет­ских игрушек указывает не только на то, что условия жизни отныне благоприятствовали всяческим играм, но и на возрастание интереса к детским потребностям. На охоте маленькие дети бесполезны - ско­рее, даже мешают свободному передвижению взрослых. Зато у них появилась возможность просто радоваться жизни, как это делают щенки и котята, к тому же, дети были весьма полезны в чистке ово­щей, а когда они чуть-чуть подрастали, их привлекали и к выпасу скота.

С самого начала такому хозяйству сопутствовало целое множе­ство древних магических обрядов и религиозных представлений, тес­но связанных с различными практическими достижениями. Из них и складывалось то, что Андре Вараньяк определил как архаическую культуру; верования, суеверия, наблюдения и церемонии этой куль­туры распространены во всем мире и по сей день дают о себе знать, прорываясь сквозь верхний слой более искушенного позднейшего опыта. Эванс так описывал многие проявления неолитической прак­тики, до сих пор бытующие среди ирландских крестьян: «В канун Майского дня приветствуют наступление лета, украшая цветами до­ма, коровники, навозные кучи и источники, которые тем самым ста­новятся частью золотой цепи плодородия, ибо выбранные для этой цели цветы - ноготки, первоцветы и утесники - имеют золотисто­желтый цвет свежесбитого масла. Здесь ясно ощущается элемент симпатической магии. Например, одуванчик, наделенный золотистой головкой и молочным стеблем, - это «цветок Бригитты», связанный с именем любимой ирландской святой, которая была дояркой, покро­вительницей коров и, видимо, христианской ипостасью какой-то языческой богини».

Там, где времена года отмечают празднествами и пышными це­ремониями; где различным возрастным отрезкам жизни сопутствуют семейные и общинные ритуалы; где еда, питье и сексуальные игры составляют сердцевину жизни; где труд, даже тяжкий, почти неотде­лим от ритма, песни, человеческой дружбы и эстетического удоволь­ствия; где жизненная активность считается столь же ценной наградой за труд, что и его плоды; где над самой жизнью не берут верх ни власть, ни выгода; где семья, соседи и друзья являются частью зри­мой, осязаемой, тесно сплоченной общины; где каждый мужчина и каждая женщина в состоянии справиться с любой задачей, какую может выполнить и любой другой человек, - там неолитическая культура в ее важнейших чертах продолжает существовать по сей день, пусть даже люди пользуются железными инструментами или товары на рынок привозит дребезжащий грузовик.

Общественные нововведения неолитической культуры внесли не менее ценный вклад в становление цивилизации, чем любое из ее технических изобретений. Почтение к образу жизни и мудрости предков помогло сохранить многие обычаи и обряды, которые не поддавались письменной передаче, в том числе основные нравствен­ные начала: благоговейный трепет перед жизнью, совместное ис­пользование общей собственности, привычка обдумывать будущее, поддержание общественного строя, установление самодисциплины и самоконтроля, беспрекословное сотрудничество во всех делах, необ­ходимых для сохранения целостности или процветания общинной группы.

По-видимому, такой порядок закрепился задолго до появления первых записей, - и настолько прочно, что продолжал сохранять свою силу в течение всего того времени, пока зарождались и погиба­

Ли цивилизации, делались, уничтожались и вновь восстанавливались документальные записи. Какая бы рациональная критика при этом не требовалась, все же можно сказать, что рассматриваемая культура имела два основных качества: она была всеобщей и выживала после любой из катастроф. В эпоху, беспорядочные научные триумфы ко­торой заставляют нас всерьез усомниться в самой ее способности к выживанию, названные черты, пожалуй, заслуживают более тща­тельного анализа и более точной оценки. Уверены ли мы в том, что эти стойкие архаические традиции - наихудшее проклятие человече­ства, величайшее препятствие для его дальнейшего развития?

Как указывал французский географ Макс Сорр, до наступления нынешнего периода урбанизации большая часть человечества (в ту пору, примерно четыре пятых населения земли) по-прежнему прожи­вала в деревнях и с рождения до смерти вела привычный образ жиз­ни, который весьма напоминал неолитический способ существования предков - за исключением использования каменных орудий. Даже сквозь наслоение новых массовых религий вроде христианства упор­но продолжали проглядывать старые боги и духи домашнего очага и местных святилищ - в Италии и Франции ничуть не меньше, чем в Мексике, Китае или на Яве.

Необычайная стойкость неолитической сельской культуры по сравнению с более дерзкими переменами позднейших городских ци­вилизаций свидетельствует о том, что она всегда воздавала справед­ливость природным условиям и человеческим способностям куда более подобающим образом, чем более динамичные, но менее урав­новешенные культуры.

С того момента, как эта культура достигла вершины, ее даль­нейшие достижения были незначительны: новых вершин достигнут уже металлообрабатывающие цивилизации, которые возникли впо­следствии. Однако всем запасом культуры, необходимым для обеспе­чения ее преемственности, можно было овладеть за годы юности, чтобы затем передать ее общине, насчитывавшей всего около пятиде­сяти семей; а увеличение числа и распространение таких общин по всей планете позволило этим основополагающим человеческим дос­тижениям пережить все природные бедствия или исторические кри­зисы. Пусть враги сравнивали с землей великие города, грабили хра - >у. ы, сжигали библиотеки и записи: но деревни, словно птица-феникс, заново возникали среди развалин.

Секрет такого общественного и технического успеха был двоя­ким. Каждый член общины имел доступ ко всему культурному на­следию и обычно овладевал всеми его составляющими; при этом не существовало какого-то порядка власти или какой-то иерархии оче­редности, кроме естественной возрастной, поскольку в подобной об­щине тот, кто дольше жил, больше знал. Легкость взаимообмена вся­ческими навыками и рабочими приемами при минимальной в ту пору специализации труда наделяла деревенскую культуру гибкостью и широтой, которые служили противовесом ее неизбежному консерва­тизму, когда были проделаны первые важнейшие опыты по одомаш­ниванию. Даже профессионалы, ставшие непременной частью таких общин, - гончар или кузнец, мельник, пекарь или ткач, - в пору сбора урожая могли принимать участие в общих полевых работах.

Короче говоря, каждый член сельской общины независимо от возраста с самого детства принимал деятельное участие во всей ее хозяйственной и общественной жизни, внося посильный личный вклад по мере своих способностей. В своем блестящем исследовании, посвященном островитянам Тробриана28, существование которых во многих отношениях соответствует уровню земледельцев раннего не­олита, Малиновский описывает эти счастливые взаимоотношения. «Маленькие дети, - пишет он, - собственными руками создают себе сады; более тяжелую работу, разумеется, выполняют взрослые, но и им приходится по много часов всерьез трудиться, расчищая землю, сажая растения и выпалывая сорняки, причем это занятие - вовсе не пустячная забава для них, а строгая обязанность и предмет острого честолюбия.» Ежедневное участие в осмысленной деятельности - это именно то, чего лишено современное машинизированное хозяйство, и чем, вероятно, в значительной степени объясняются бездельная скука и преступность среди нынешних подростков.

В рамках неолитического хозяйства человек впервые соприкос­нулся с работой, которая была в одинаковой мере разнообразной, трудной и приятной и в которой могла принимать участие вся общи­на, а уровень жизни оказался гораздо выше, чем самый наилучший в условиях преимущественно собирательского хозяйства. Каждоднев­ный труд не просто объединял «принцип реальности» с «принципом удовольствия», делая первый непременным условием второго: он приводил внешнюю и внутреннюю жизнь в состояние гармонии, максимально используя человеческие возможности, но не облагая их чрезмерно тяжелой податью и не делая упор на какую-то одну сторо­ну в ущерб остальным. Руководствуясь соображениями безопасности и просто удовольствием от работы, земледельцы трудились больше, чем было строго необходимо для получения хорошего урожая.

«Общинные сады, - подчеркивает Малиновский, - не просто средство пропитания: они служат источником гордости и главным предметом коллективного тщеславия. Огромное внимание уделяется красоте... отделке работы, совершенству различных уловок и внеш­нему виду еды.» То, что искусство и способы украшения тела у не­олитических народов были менее яркими, чем у палеолитических охотников, возможно, связано с отсутствием необходимости в этом - их эстетические потребности удовлетворялись непосредственно бла­годаря повседневному труду, сексуальным играм и просто наслажде­нию формами и запахами цветов. Наверное, значительная доля этих удовольствий исчезла с началом массовой культивации злаков и с ростом больших городов, где перенаселение неизбежно означало достаточно убогое и мрачное существование. Однако радость от ра­боты целыми семьями, когда можно было самим производить и со­обща использовать необходимые жизненные блага, превращала регу­лярный труд в некую церемонию и священнодейство, в источник фи­зического и нравственного здоровья, а не в наказание или проклятие.

День за днем каждый житель архаической деревни сознательно соприкасался со всеми делами в поле, в саду, на пастбищах и боло­тах: он был свидетелем и добровольным участником основных поле­вых и скотоводческих занятий; кроме того, он зачинал и вскармливал собственное потомство Таким образом, он пребывал в единстве со всеми порождающими силами жизни, тем более что самые острые и опьяняющие радости, доступные телу, - радости секса, - пронизыва­ли все его ежедневные ритуалы, будь то в форме обещания или свер­шения. Труд и игра, религия и воспитание сливались в единое целое. Эта сторона архаической культуры и сегодня дает о себе знать в тех деревнях, что по-прежнему близки к старинному быту; один амери­канский врач, работавший в Восточной Африке, сообщал мне в письме, что с лиц его туземных пациенток, невзирая на все тяготы их жизни, никогда не сходит «выражение удовлетворенного желания».

Беззастенчивая сексуальность сельских общин - в историческую эпоху нашедшая весьма яркое выражение в Греции в фаллических гермах, которые ставились за дверью жилого дома и часто представ­ляли собой изваяние мужчины с поднятым членом, - являлась пол­ной противоположностью тому сексуальному изнурению, что бичует себя порнографией в сегодняшних огромных развратных городах. Еда и совокупление, пение и пляска, беседы и рассказывание сказок были неотъемлемыми частями трудовой жизни; и несмотря на всю однообразность каждодневной рутины, древние люди, подобно кре­стьянам, из «Анны Карениной» Толстого, радовались тому, что со­ставляют единое целое с миром - в отличие от сегодняшних бесчис­ленных несчастных, которые чувствуют себя совершенно чужими по отношению к своей выхолощенной среде, постылой рутине и по- блекнувшим удовольствиям и развлечениям современного города.

«Все это потонуло в море веселого общего труда. Бог дал день, Бог дал силы. И день и силы посвящены труду, и в нем самом награ­да», - отмечал Толстой29. Они не ощущали себя « испуганны«чи чужа ками» в мире, которого не создавали. Их предки помогли создать для них мир; и они, в свой черед, должны сохранить этот мир и передать его - обновленным и порой улучшенным - собственным детям.

Большинство предметов, делающих дом уютным, - очаг, комод, шкаф, кладовка, кровати, стулья, кухонные принадлежности, посуда для питья, одеяла, скатерти и занавески, - одним словом, вся обста­новка домашней жизни, - являются неолитическими или халколити - ческими изобретениями, датированными, в основном, до 2000 г. до н. э. Если бы какая-то злая фея вдруг разом уничтожила все это не­олитическое наследие, оставив нам только пылесосы, электрические стиральные и посудомоечные машины, электрические тостеры и ав­томатическую отопительную систему, мы бы уже не смогли содер­жать в порядке свой дом: точнее, у нас уже не было бы дома - оста­лись бы лишь безликие и непривлекательные «жилые помещения», какие (увы!) сегодня во все большем количестве появляются в бюро­кратических строительных проектах повсюду - от Парижа и Нью - Йорка до Сингапура и Гонконга.

Это, безусловно, свидетельства в защиту архаического неолити­ческого синтеза; однако, когда окультуривание семян было заверше­но, его великие дни миновали, и все отважные эксперименты по одо­машниванию подошли к концу. К пятому тысячелетию до н. э. неоли­тические общины на Ближнем Востоке уже заложили основы для устойчивого и безопасного существования: отныне жизнь стала пред­сказуемой и управляемой. Такое хозяйство, пока оно лишь обеспечи­вало текущие нужды и оставляло достаточный запас еды на случай всяких неожиданностей, было легким в управлении и поддержании. Его девиз: «Достаточно - значит много». Как только привычные по­требности были удовлетворены, отпала необходимость и дальше упорно трудиться, чтобы достичь каких-то новых целей. Боги, покро­вительствовавшие домашнему хозяйству, не требовали непомерных даров и жертвоприношений. Если в хозяйстве накапливался излишек запасов, община с легкостью избавлялась от него, делая подарки со­седям или расходуя его на сезонных празднествах.

Несмотря на все главные преимущества, какие давала архаиче­ская деревня человеку, ее мирок был все-таки очень замкнут: в ее обычаях не было ничего героического, никакая святость или самоот­вержение не служили достижению высшего блага. Подобно утопиче­ской общине в Амане, в штате Айова, на заключительной стадии ее существования в XIX веке, сами процветание и щедрость в распреде­лении материальных благ привели, в конце концов, архаическую де­ревню к ослаблению людских усилий и снижению продуктивности. Когда и труженик, и бездельник получают равное вознаграждение, даже самые старательные работники со временем начинают трудить­ся вполсилы. Устойчивость и плодотворность такой общины могут стать причиной того, что она преждевременно прекратит опыты и успокоится на достигнутом. Обособленность, внутригрупповая пре­данность, самодостаточность, - эти черты архаической деревни не способствуют дальнейшему росту. Самодовольство «Главной улицы» зародилось в глубокой древности.

Короче говоря, неолитической сельской общине пришлось рас­плачиваться за свои успехи: она попала в ловушку собственных дос­тоинств. Горизонт слишком сузился, рутина привычных дел тоже ограничивалась узким кругом, религия была тесно связана с культом мелких прадедовских божков, сама деревня сделалась чересчур само­довольной в своей обособленности, чересчур нарциссичной и само- поглощенной, чересчур подозрительной по отношению к посторон­ним, чересчур враждебной к чужим обычаям: ее маленькое местное «хорошо» превратилось в упрямого врага любого иноземного «луч­ше». Даже язык в подобных деревнях чаще всего становился столь «семейственным», что порой местный диалект переставал быть по­нятным уже на расстоянии дневного перехода. В сохранившихся до нашего времени племенных общинах все эти недостатки лишь упро­чились за пять тысяч лет повторения, защитного обособления и пре­вратного усердия: созидательное начало давным-давно иссякло.

Такие черты способствовали устойчивости и прочности - но на низком уровне. Сформировавшись, неолитическая культура начала испытывать недостаток именно в тех качествах, которые и делали ее столь привлекательной поначалу, - в исследовательской любозна­тельности и отважном экспериментировании. Во многих частях света происходило создание неолитической техники; но дальнейшее чело­веческое развитие, хоть оно всегда откатывалось вспять к неолитиче­скому прошлому, когда ему грозило истребление, встало на другой путь, взяв на вооружение не пол, а власть: это был путь цивилизации.

Однако, пожалуй, не просто совпадением объясняется то, что трудотерапия, которая сегодня применяется для возвращения паци- ентов-невротиков к нормальной деятельности и умственному равно­весию, использует главные неолитические искусства - ткачество,

Лепку, изготовление ковров, гончарное дело. Повторяющийся харак­тер этих воспитательных задач позволяет контролировать хаотичные неуправляемые импульсы личности и в конце концов приносит же­ланное вознаграждение, подчиняя человека конструктивной рутине. Это не последнее по важности достижение неолитической культуры научило человека, что важны не только отношения между полами или родственные связи, но и постоянный труд. Мы же сегодня риску­ем позабыть преподанный нам урок.