«каково это — быть американской танцовщицей в большенном театре» — журнальчик esquire
Записала Полина Еременко.
Фотограф Дмитрий Журавлев.
Стилист Маруся Севастьянова.
ДЖОЙ УОМАК, балетная танцовщица, 19 лет:
«К четырем годам я успела перебить все вазочки, которые были у нас в доме, потому мать очень обрадовалась, когда я произнесла ей, что желаю в балетную школу и скоро собираюсь присоединиться к труппе Огромного театра. Мы тогда возвратились с «Лебединого озера» - Большой как раз гастролировал у нас в Калифорнии, и мать отвела меня на спектакль. В итоге я захворала балетом и Огромным театром.
Спустя 10 лет и три балетные школы я посиживала в самолете «New-york-Москва». Перед отлетом меня все стращали, что в Рф одни коммунисты, но я их успокаивала: «Коммунистов издавна нет, сейчас там одни трудоголики». Про трудоголиков я так решила, так как в американской школе российские преподавательницы, в отличие от других, всегда орали на меня. Мне нравились эти российские клики. В ушах до этого времени стоит: «Джой, ты бестолковая!»
Девятичасовой полет я провела в уголке у туалета на носках - тянулась. Но до Огромного мне оставалось три года. Поначалу было надо окончить столичное танцевальное училище. Мой преподаватель при знакомстве попросила ей обосновать, что я не дурочка. Я подняла брови. Это, кстати, миф, что танцовщицы дурочки. Поточнее так: чтоб плясать в кордебалете, мозга не нужно, а для самостоятельных партий он все-же нужен. Итак вот, преподаватель поставила мне условие: или я выучу российский за три месяца, или она меня выбросит. За три месяца, естественно, не вышло, но через 5 я уже гласила, а через семь - полностью хорошо. Я очень люблю российский язык. Вот на деньках мой прошлый супруг, Никита, устроил мне истерику и кликнул: «Джой, ты насрала мне в душу!» Вы только прислушайтесь - какое четкое описание.
В училище до меня американок не лицезрели, и я автоматом получила прозвище «Тупая американка». И я решила им обосновать, что самая умная. Я люблю вызовы и люблю Россию за то, что тут они на тебя сыплются один за другим. В общем, училище я окончила с красноватым дипломом.
За час до выпускного представления мы расписались в загсе с мальчуганом из параллельного класса, с Никитой. Я не обожала его. Я сделала это, чтоб подать документы на гражданство. Без этого меня бы просто не взяли в Большой. Предки приехали меня поддержать, но про женитьбу они не знали. Только после выступления я подвела к ним Никиту и произнесла: «Мать, папа, это мой супруг». Они разозлились, они зарыдали, они были вне себя: «В кого ты перевоплотился, мы тебя учили жить честно». Черт, я знала, что это нечестно, но я так желала в Большой. Я желала о нем, желала, как кручу фуэте, а из зала кричат: «Вот она - новенькая танцовщица!»
Предки от меня отвернулись, но в Большой я все-же попала - и провела там ровно год. Не знаю, с какого момента все пошло не так. Поначалу я не переживала, что меня не пускают на сцену. С благодарностью просмотрела 10-ки представлений из-за кулис. Моей возлюбленной кулисой стала та, что 1-ая слева. Но позже нужно мной стали смеяться. Смеялись, что я очень высоко ноги поднимаю, что много спрашиваю, даже над моими волосами смеялись. Позже еще ужаснее: моих одноклассниц стали выпускать на сцену, а меня как и раньше держали за кулисой. Я не увидела, как стала невидимкой. К тому же голодной невидимкой, так как средств мне практически не платили: раз в пару месяцев я получала 30 тыщ рублей, хотя знакомые гласили, что получают от 70 до 250 тыщ в месяц.
Да к тому же с Никитой съехались по глупости. Может быть, в балете Наша родина впереди планетки всей, но с мужиками у вас огромные трудности. Мужчины и бюрократия - вот ваши главные неудачи. Никита всегда ставил меня на ступень ниже. Он не был одарен, у него была тройка по классике, и это он мне гласил, что мое место у плиты! Он не обожал, когда я рано вставала на растяжку, держал меня в кровати, сбивал мне режим.
Я много рыдала. Моей отдушиной стали походы в московские церкви. Никита с бабушкой обучили меня верно креститься.
А позже было 31 декабря, и это случилось: я получила роль испанской куколки в Щелкунчике. Почему - не знаю. Я приняла это, как заслуженный новогодний подарок. На сцене я так беспокоилась, что сделала тройное фуэте заместо двойного. После представления ко мне подошел худрук театра Филин, похвалил и произнес: «Приходите после Нового года, поглядим, как я могу вам посодействовать». Я не знаю, была ли я когда-либо так счастлива.
Но после Нового года мы не повстречались - 17 января его облили кислотой. Пока Филина не было, я стучалась во все кабинеты. Мне отвечали: «Ожидайте, пока Филин возвратится». В Большенном их тошнит от того, что каждый год сюда приходит новый талант. Нет у их уже сил восторгаться. После чего я опять заняла свое место за первой кулисой слева.
В одном кабинете меня все-же приняли. И произнесли: «А поспрашивайте людей лучше про стоимость». Тогда я стала спрашивать про стоимость. Платить я бы не стала - нет, никогда. Но спрашивала. Может быть, от отчаяния. Один человек мне произнес, что роль в Дон Кихоте на 50 секунд мне обойдется в $10 тыс. Я тогда зарыдала и произнесла: «Но я не желаю платить». Он ответил: «Фортуны».
В сентябре Филин возвратился. Я месяц ожидала встречи с ним - не пускали. Когда он меня все-же принял, то произнес: «Джой, вы у нас очень прекрасная и очень профессиональная. Но необходимо быть разумнее, хитрее, необходимо быть лисой». Но я не желала быть лисой, я не лиса, я павлин. Павлин прекрасный, и его можно повстречать в самых внезапных местах. В один прекрасный момент я даже лицезрела павлина, переходящего дорогу. Разве американка в Большенном театре - не павлин? Я не желала быть лисой, и я ушла.
Что было далее, я с болью вспоминаю до этого времени. Большой театр разбил мое сердечко на осколки. Я не могла приостановить слезы. Меня выручил Архангельск. Есть такая поговорка: «Боль можно снять солью, слезами, позже либо морем». Меня позвали выступить в Архангельске. И там, на сцене, рядом с морем, я плясала, я была вся в поту, и я рыдала. И в конце концов сняла свою боль. Я до этого времени признательна этому красивому городку, что выручил меня. Возвратившись в Москву, я развелась с Никитой и устроилась на новейшую работу - в Кремлевском дворце. Моя жизнь устаканилась: с утра четыре часа занятий с преподавателем, позже йога, позже спортивный зал, по вечерам - представления. Естественно, Кремлевский - это не Большой. Может быть, я и российская танцовщица, но южноамериканского оптимизма у меня никто не отнимет. Я павлин, а не лебедь-однолюб, и я это переживу».
