афоризмы > Афоризмы Лихтенберга > Фигуры Лихтенберга

Эстетика и литература

Истина, образование и улучшение челове­чества должны быть главнъти целями пи­сателя. Если он их достигает, то средства, используемые при этом, для нас довольно безразличны...

F 590

Найти соответствие ритма стиха мыслям — чрезвычайно трудное ис­кусство, и пренебрежение им в немалой степени является источником комического. Они относятся друг к другу как образ жизни человека к его должности.

А 23

Мы только там находим удовольствие, где замечаем планомерность, по крайней мере, так бывает с объектами зрения, слуха. Крыло бабоч­ки нравилось нам сначала благодаря правильному сочетанию красок, теперь мы к этому з^же привыкли, и оно нравится нам по-новому, ког­да мы замечаем, что оно состоит из чешуек. Так, кварц нравится нам больше, чем бесформенный песчаник. Чтобы получить удовольствие, мы именно это должны искать во всем.

А 44

Выражать чувства словами то же, что пытаться передать музыку слова­ми: выражение здесь недостаточно соответствует явлениям...

А 62

Критики учат нас следовать природе, и писатели читают эти советы; однако им обычно кажется надежней следовать писателям, которые следовали природе. Многие читают правила Хоума *, а когда садятся писать, то думают о какой-нибудь сцене из Шекспира...

А 79

Писать скверно означает вот что: когда произведение настолько ко­ряво, что оно не ведет читателя вперед, раскрывая ему природу чело-

 

зека вообще; не ведет его и назад, к человеку-художнику. Оно, так сказать, витает где-то между ними; оно слишком скверное, чтобы счи­таться произведением человека, слишком примитивное для сверхъ­естественных существ и написано слишком по-немецки, чтобы счи­таться произведением какого-нибудь орангутанга.

В 11

В романах встречаются смертельные болезни, которые в обычной жиз­ни отнюдь не смертельны, и, напротив, есть болезни смертельные, ко- юрые в романах таковыми не являются.

В 29

Мне сдается, что подражание всегда очень щекотливая вещь. Либо мой образ мышления, так же как и оригинал, показывает на север и тогда — прекрасно!—мы вдвоем несколько быстрей достигнем той цели, которой, вероятно, можно было бы достичь несколько позже и мне самому; либо я стремлюсь на восток, а мой оригинал на север, и из этого взаимодействия возникает какая-то лишенная цельности северо- восточная мешанина; или же я показываю на юг, а оригинал — на се­вер,— и вот тут-то — о боже мой! мы, пожалуй, вовсе застопоримся, и уже не сдвинемся с места.

В 122

Мы иногда удивляемся индейцам, которые посылают письма из узлов. Но и наши буквы не что иное как узлы из линий, образующие, как это видно по их нажимам и штрихам, целые ленты.

В 168

Остротами и причудами, как и всеми вещами, способными ржаветь, следует пользоваться с осторожностью.

В 228

Не каждому дано писать так, чтобы это могло понравиться человеку вообще во все времена и во все эпохи. При том положении в мире, ко­торое имеется в настоящее время 2, требуется много сил, чтобы разви­вать ТОЛЬКО самое существенное, И очень МНО'ГО устойчивости, чтобы не пошатнуться, когда все шатается.

Для того, чтобы писать так и притом писать естественно, нужно не­сомненно много искусства, потому что мы теперь большей ластью за­ражены искусственностью. Прежде всего мы должны изучить, так ска­зать, облик естественного человека, если хотим писать естественно. Желающий писать для всех эпох должен изучить философию, вести самонаблюдение — и весьма тщательно, — заниматься естествове­дением сердца и души самих по себе и во всех их связях. Вот

 

та твердая почва, на которой люди безусловно снова объединятся, когда бы это ни произошло...

В 266

Писателю, который обладает только остроумием и ничем больше, при­сущ тот же порок, что и совершенно плохому писателю: он не осве­щает предмет своей книги, последний нужен ему, чтобы только пока­зать себя. Знакомишься с писателем и больше ни с чем. Как бы трудно ни было порой опустить остроумный период, это все же следует де­лать, если он не вытекает необходимым образом из сути дела. Подоб­ная «крестная мука» приучает остроумие к узде, которую должен на него надевать разум, если они оба хсГтят выйти из дела с честью.

В 305

Им часто кажется, что для того, чтобы быть художником, нужно не­множко пораспутничать и как бы откармливать свой гений дурными нравами 3.

В 356

Какой нам толк от чтения древних, если человек утратил состояние невинности и, куда ни взглянет, видит всюду свою собственную дог­му? Поэтому посредственный ум считает, что писать, как Гораций,— легко, ибо он считает, что легко писать лучше, чем он, но это «лучше», к несчастью, оказывается «хуже». С годами (если только с возрастом умнеешь) утрачиваешь надежду писать лучше чем древние. В конце концов' видишь, что мерилом всего прекрасного и верного является природа и что все мы имеем это мерило внутри себя. Однако оно на­столько заржавело от предрассудков, от слов, которым не соответст­вуют понятия 4, от ложных понятий, что им уже ничего нельзя изме­рять.

В 360

Плохие писатели по преимуществу те, которые .стремятся высказать свои примитивные мысли словами хороших писателей... Если бы они могли найти для того, что думают, подходящие слова, то они все же внесли бы кое-что в общее целое, и представили бы для наблюдателя некоторый интерес.

В 398

Частное вместо общего, proprie communia dicere [1]: «кража гусей» вместо просто — «кража». Это элемент выразительности.

К А 9

 

Доступен народу, как Геллерт5, Шекспир и Хогарт.

Лучший вид иронии — тот, когда защищают дело, которое невозмож­но защитить, пускают в ход доводы, полные сатирической горечи, часто приводят цитаты и объясняют их.

КА 12

На сотню остроумцев приходится один рассудительный человек — справедливое положение, которым утешает себя всякий лишенный остроумия глупец; он должен был бы также учесть (если это не значит требовать слишком много от глупца), что на одного остроумца прихо­дится в свою очередь сотня людей, равно лишенных и остроумия, и рассудка.

С 98

...Книгой следовало бы собственно называть лишь ту, которая содер­жит нечто новое, все прочие — лишь средством быстро узнать, что уже сделано в той или иной области. Открывать новые страны и состав­лять точные карты уже открытых — вот в чем разница.

С 229

Введение — для того, кто читает, предисловие — для того, кто пере­листывает.

С 253

Он был «корольком»6 среди писателей.

Главное правило для писателей, особенно для тех, кто желает описы­вать свои чувства: ни в коем случае не думать, что это природное да­рование, свойственное только им. Другие могли бы, пожалуй, сделать то же самое ничуть не хуже, но они не наживают себе таким путем деньги, потому что им кажется нелепым подобные вещи публиковать 1.

С 322

...Мне всегда нравится больше тот человек, который пишет так, что это может стать модою, чем тот, который пишет так, как этого требует мода.

С 338

Добиться хорошего во всех науках и искусствах потому так трудно, что необходимо достичь какого-то определенного, точно установленного предела; столь же трудно сделать и что-либо хуже твердо установлен­ных правил, потому что это, пожалуй, нельзя было бы даже назвать плохим.

В этом выражении мысль все еще слишком расплывчата: я указал на­балдашником толстой палки на то, на что следовало бы указать острием иголки.

D 94

Предисловия к книгам можно бы озаглавить — «мухобойки», а посвя­щения — «кошели для сбора подаяний».

D 103

Если ты хочешь стать великим в определенном роде сочинений, читай больше, чем только эти сочинения. Даже если ты не стремишься рас­кинуть свои ветви над широким полем, то для твоей плодоносности всегда полезно широко простирать корни...

D 108

Превращать дураков в гениев или буковые деревья в дубы, пожалуй, столь же трудно, как свинец — в золото.

D 144

В защиту остроумия. В более спокойные времена, чем наши, филосо­фы вопрошали небо, зачем оно создало зло, ведь это нечто в высшей степени неприятное. Наше современное серьезное десятилетие, надо надеяться, скоро будет вопрошать небо, почему оно создало бабочек, радугу, которая существует очевидно только на радость девчонкам и уличным мальчишкам или чтобы какой-нибудь бездельник-физик впа­дал по этому поводу в размышление.

D 180

Боже, не дай мне только написать книгу о книгах!

С остроумием дело обстоит как с музыкой: чем больше ее слышишь, тем более тонких созвучий желаешь.

D 220

Во-первых, я не верю, что буду известен потомкам, а затем — ведь мы же их отцы, и они, разумеется, не откажут нам в сыновнем почтении. Я не понимаю, почему следует стыдиться будущих поколений больше, чем современников.

D 230

То, что нужно было сделать в литературе по-шекспировски 8, в значи­тельной части сделал уже Шекспир.                                                                                                  ^

Если человек пишет, то пишет ли он хорошо или плохо — видно сра­зу. Но если человек ничего не пишет и сидит смирно, то делает ли он
это благодаря уму или по невежеству — вот этого не в состоянии рас­познать ни один смертный.

D 283

...Нападать на современных писателей, господа, во-первых, безжалост­но, а во-вторых, это не приносит пользы; от двух-трех людей, которые раньше нас войдут в вечность, места там не подорожают. Но вот древ­них надо вышвырнуть вон, очистить места, освободить проходы в хра­ме славы, содержать в чистоте врата поэтов...

D 284

Ни в одном произведении, и в особенности ни в одной статье не долж­но быть видно и следа тех усилий, которых они стоили писателю. Кто желает, чтобы его читали потомки, должен научиться бросать намеки, пригодные для создания целых книг, включать мысли, способные вы­звать целые дискуссии, в какую иибудь незначительную часть главы. Это следует делать так, чтобы казалось, будто их тысячи.

D 311

Можно без особенно большого остроумия писать так, что другому по­требуется много остроумия, чтобы понять.

D 329

Недостаток идей делает нашу нынешнюю поэзию презренной. Будьте изобретательны, если хотите, чтоб вас читали. Кто же, черт возьми, не прочтет охотно нечто новое?!

D 360

Немец никогда так сильно не подражает, как именно тогда, когда хо­чет быть совершенно оригинальным9 ... Оригинальным писателям дру­гих наций и не приходит в голову быть оригинальными...

D 364

Когда книга сталкивается с головой — и при этом раздается глухой пустой звук, разве всегда виновата книга?

D 396

Если бы мы больше думали самостоятельно, то мы имели бы гораздо больше плохих и гораздо больше хороших книг.

D 422

Теперь встречаются особого рода люди, в большинстве случаев моло­дые поэты, которые слово «немецкий» произносят почти всегда задрав нос. Верное доказательство, что даже патриотизм у этих людей являет­ся также подражанием. Кому это нужно, всегда хвастаться тем, что ты «немец»? «Я немецкая девушка» 10, разве это нечто более значитель­ное, чем английская, русская' или таитянская? Или вы хотите этим ска­зать, что и немцы тоже обладают разумом и талантом? О, но ведь это может отрицать лишь невежда или глупец... Я прошу вас, мои сооте­чественники, бросьте эту бесполезную похвальбу...

D 440

Некоторые люди высмеивают изучение искусств, говоря, что о картин­ках пишутся книги. А наши разговоры и наши произведения, разве это не описания картинок на сетчатке нашего глаза или мнимых кар­тинок в нашей голове?

D 444

Острый ум — увеличительное стекло, остроумие — уменьшительное. Уж не думаете ли вы, что открытия делаются только с помощью уве­личительного стекла? Я думаю, что в мире интеллектуальном уменьши­тельным стеклом или по крайней мере, инструментом, подобным ему, ^ыло, пожалуй, сделано больше открытий...

D 465

Книги пишутся по книгам, и наши поэты в большинстве случаев стали поэтами только благодаря чтению поэтов. Ученые должны бы старать­ся вносить в книги свои ощущения и наблюдения.

D 537

Многих из наших оригинальных гениев 11 нам придется считать за по­лоумных до тех пор, пока мы не станем такими же умными, как они.

D 599

...Вы хотите, чтобы мы писали, как греки, а вы будете нас оплачивать, как во времена древних германцев? Нет, начните-ка вы сначала, по­ставьте нам памятники, а мы уже не преминем выступить в свое вре­мя с нашими «Илиадами»...

Вам следовало бы когда-нибудь поглядеть на английских ученых 12, как они это делают и как у них это получается. Они сидят за столом, этакие упитанные и кругленькие, едят и пьют, расстегивая одну пу­говицу жилета за другой, и насладившись вдоволь всем, располагаются в Вестминстерском аббатстве 13 на мраморных постаментах среди ко­ролей, а публика, над которой они еще при жизни большей частью потешались, пусть несет за это расходы...

D 605

...Почему пишут сатиры только на ученых, а не на других людей? Ответ: по той же причине, почему врачи, когда желают продемонстрировать работу сердца и внутренностей, вскрывают не студентов, а собак. Мне

 

хотелось бы, чтобы тот, кто задает такие вопросы, сделал бы первую попытку. Попробуйте написать сатиру на главного камердинера или ублюдка фаворита, на любовницу или главного лесничего; но о сати­ре я не хочу даже говорить, скажите хотя бы правду!

D 627

Средства, которыми я постоянно пользовался, были кроме позолочен­ной пилюли также меч и весы 14.

D 644

Аристотель заметил, что из всех видов авторов поэты любят свои про­изведения больше всего.

Е 15

Купцы имеют свои waste book[2] (в Германии — черновик, книгу для записей). Сюда записывают они ежедневно все подряд, что продают и покупают. Отсюда это переносится в журнал и располагается уже бо­лее систематически, и, наконец, переходит в ledger of double entran­ce [3] по итальянскому образцу. В ней заводят счета на каждого чело­века в отдельности, сперва в качестве дебитора, а затем и кредитора. Это заслуживает подражания со стороны ученых. Сначала книга, куда я все записываю так, как я это «вижу или как это приходит мне в голо­ву, затем это можно вновь перенести в другую, где материал уже от­бирается и упорядочивается, а в ledger выясняется уже связь вещей и вытекающая из нее трактовка каждой в соответствующих выражениях.

Е 46 ...Что мелко в серьезной форме, то может быть глубоко в остроумной.

Е 54

У кого две пары штанов — продай одну и купи эту книгу!

...Если кто-нибудь плохо пишет, ладно — пусть пишет: превратиться в осла еще далеко не самоубийство.

Е 127

Книга оказала влияние, обычное для хороших книг: глупые стали глу­пей, умные — умней, а тысячи прочих ни в чем не изменились.

Е 128

Из материала, годного разве что для статейки в газете, не создавайте книги, а из двух слов — периода. То, что говорит дурак в целой кни­ге, было бы еще терпимо, если бы он сумел это выразить в трех словах.

Е 129

Из любви к родине они пишут вздор, который вызывает насмешки над нашей любимой родиной.

Е 139

Я собственно отправился в Англию для того, чтобы научиться писать по-немецки.

Е 143

"Мужество, болтливость и толпа на нашей стороне. Что же нам еще нужно?

Е 147

іВнезапньїе мысли, приходящие в голову, можно излагать в черновике >со всей обстоятельностью, в которую впадаешь, покуда вещь для тебя «еще нова. Затем, ознакомившись с ней ближе, замечаешь ненужное и формулируешь короче...

Е 149

...Покуда я живу, по меньшей мере, величественный немецкий период с длинными завитками 15 нисколько не станет ронять своего достоин­ства. В нем выражен национальный характер, ведь все это имеет глу­бокую внутреннюю связь. Наши постоянно повторяющиеся «бывший», «упомянутый», «равным образом», излюбленное — «Ваша светлость, высокоблагородие, господин фон...» и десятки тысяч подобных слов, в которых, поистине, ловишь с поличным национальный дух, доказы­вают, что длинный, скрипучий период создан именно для нас...

Е 16С

Долг всех порядочных, не отстающих от современности людей, кото­рыми, надеюсь, все мы являемся, ничего не осуждать в древних скульп­торах. Я иногда склонен думать, что Винкельмана 16 вдохновлял либо какой-то добрый дух, либо некий дракон сообщил ему свои замечания, либо их продиктовал ему шутливый горный гном. Конечно, верно, что когда обладаешь чуткими нервами, наслаждаешься здоровьем и спо­койной совестью, то легко воспламеняешься, и какая-нибудь собствен­ная мысль, неожиданно получающая подтверждение, разрастается, опьяняет и зажигает нас; так, вероятно, у Шефтсбери 17, который мог уже на склоне лет стать католиком, возникло глубокое почтение к древним мраморам, не отличающееся от обоготворения. Трудно пред­ставлять себе Рим и классическую почву без сладостного стеснения в груди, и когда приближаешься сам к тем священным памятникам, с ко­торыми связаны некогда выпадавшие нам на долю похвалы и колотуш­ки, тебе кажется будто земля начинает колебаться — и ведь никто из наших коллег никогда ничего подобного не видел. Тогда дух содрога­ется в ужасе, предчувствует и преклоняется там, где ему следовало бы оценивать. В длинных ногах Аполлона из Ватикана18 он видит неч­то божественное, хорошо переданное нейтральное выражение лица кажется божественным покоем, потому что неподвижность облика сдерживает наши предположения, способные возникнуть при более динамичном образе. Эту закономерность я хорошо наблюдал, будучи в Англии, во время обозрения одной частной коллекции... Я вспоми­наю, что видел Демокрита 19, понравившегося мне больше всех драго­ценных антиков, находившихся там, но черта с два я бы сказал это; я стоял несколько минут перед каким-то Калигулой20 и Траяном21, всплеснул руками — кто же захочет, чтобы его осмеял служитель?

Е 164

...Есть в астрономии предметы (их, правда, не так уже много), кото­рые, будучи изложены обычной газетной прозой, звучат почти как возвышенная поэзия. Но разве отсюда следует, что они годятся для стихов?

Е 168

Для того, чтобы научиться хорошо говорить на иностранном языке и действительно говорить на нем в обществе — с настоящим произноше­нием,— нужно обладать не только памятью и слухом, но быть в из­вестной степени и щеголем.

Е 173

Вы же знаете, что быть пространным позволительно, если тебе платят за печатный лист, и я ненавижу описания битв, которые занимают при чтении меньше времени, чем потребовалось для самой битвы. Ни один приговор не следует так осмотрительно изрекать, как — «темно». На­ходить что-то «темным» — дело нехитрое: ведь и слоны и пудели могли бы что угодно найти «темным».

Е 178

...Когда книга нравится тебе с годами все больше — это верный при­знак, что она хорошая...

Е 196

Почти лессинговское выражение: оно для этой мысли как хорошо сшитое платье.

Е 203

Показать немецкие нравы на сцене и т. п.— благородная идея, поисти­не совершенная, как цикорный кофе или шампанское из березового сока!... Ради всего святого скажите мне, где у нас пригодные для пока­за в театре нравы!? Может быть мы должны вывести на сцену наших господ, дерущих три шкуры с крестьян, наших заклинателей призраков и наших врачей, лечащих водянку колесными гвоздями, а зубную боль

/>

лошадиными зубами? Или какого-нибудь немецкого барона, не пони­мающего по-немецки, но зато изъясняющегося на таком французском языке, что ни один француз не поймет в нем ни слова?... Любителя ло­шадей, полагающего, что выдрессировать лошадь по меньшей мере столь же трудно, а пожалуй и столь же важно, как управлять народами со славой и благодатью?.. Немецких бургомистров, считающих себя римскими консулами?.. Весьма частое смешение орденов и веревки, па­рика с косичкой и дурацкого колпака? Наши пустые бумажные титулы наших дворян, которые стыдятся возвести своего сына в сословие бюргера и предпочитают сделать его чахлым нищим на государствен­ном иждивении с длинными манжетами и выцветшим париком, а не здоровым, опрятным и счастливым купцом. Прекрасный материал для комедии! Да наши актеры и авторы подохли бы с голоду! Кто, к дьяво­лу, станет платить хоть три гроша за то, чтобы увидеть в каком-нибудь гнилом сарае то, что можно ежедневно и бесплатно видеть в обычной жизни и в своей оклеенной обоями комнате? А для трагедии у нас еще меньше материала: бедняга, героически погибающий за родину, и бед­няги, сражающиеся за свою объявленную вне закона свободу; отец или мать, которых сын загоняет в могилу; крестьянская девушка, которой дорого обошлись улыбки местного помещика; писатель, которого сжи­ла со свету газетная статья; получившие отставку честные министры и офицеры; крестьянин, которого сосет адвокат; армия крепостных подданных, и правда с петлей на шее — вот поистине замечательный материал! ...И чему это поможет, если вы покажете в ваших пьесах че­ловека таким, каков он есть, а узнают его лишь не больше двух-трех изможденных, как скелеты, зрителей, сидящих на грошовых местах?

Е 208

Немудрено сказать что-нибудь кратко, когда имеешь что сказать,— как Тацит. Но вот когда сказать нечего и все-таки пишут книгу и пре­вращают саму истину с ее nihilo nihil fit [4] в обманщицу — вот это заслуга.

Е 220

Наши чувствительные энтузиасты 22, называющие зубоскалом каждого, кто их осмеивает, не понимают, что можно сильно чувствовать и не болтать об этом. Возноситесь в ваших чувствах хоть на седьмое не­бо, но пусть ваши чувства дадут вам силу для добрых или великих дел. Мне смешон не язык чувств, упаси бог, а болтовня о чувствах...

Е 237

Великое правило: если твое немногое не представляет ничего ориги­нального, то выскажи его по крайней мере оригинально,

Е 240

Мы должны вывести немецкие характеры на сцене, а немецкие харак­теры закуют нас за это в кандалы, не так ли?

Е 251

Вот они сидят, сложив руки, закрыв глаза и ожидают пока небо нис­пошлет им дух Шекспира. Не надейтесь на то, что Шекспиры рож­даются. Подобным образом черт успокаивал быков. Шекспир не знал откровений. Все, что он вам говорит, он изучил и испытал. Итак, для того, чтобы писать, как Шекспир, нужно учиться и приобретать опыт, иначе ничего из этого не получится, даже если ваши произведения будут походить на его творения, как две капли воды...

Е 262

Из белой бумаги предпочитают не делать фунтиков. Но когда на ней что-нибудь напечатано, это делают весьма охотно.

Е 309

Хорошее выражение так же ценно, как и хорошая мысль, ибо невоз­можно его найти, не показав выражаемого с хорошей стороны.

Е 321

Тот факт, что плагиаторов презирают, объясняется тем, что они совер­шают воровство по мелочам и тайно. Они должны бы его совершать, как завоеватели, которых теперь причисляют к благородным людям. Они должны бы решительным образом печатать под своим именем чу­жие произведения полностью. Если кто-нибудь против этого и высту­пит лично in loco [5], дать ему по уху, чтобы кровь пошла из носа и рта; прочих же противников следует называть в газетах плутами, интрига­нами и негодяями, посылать их к черту или желать, чтобы их гром разразил.

Е 331

Право, милые земляки, я не шучу, когда утверждаю, что немцы не обладают остроумием (esprit[6]), ибо чуточку атеизма среди нас, это, конечно, нельзя назвать остроумием. От французского атеиста, обла­дающего esprit, требуется, чтобы он отрекся от него только при тяже­лой болезни или на смертном одре, наши же, напротив, отрекаются обычно при каждом ударе грома. Далее, песенки нашей молодежи также не являются доказательством того, что она обладает esprit. Правда, это верно, что esprit чепуха, но не всякая чепуха — esprit.

Е 339

Не каждый оригинал пишет оригинально и не все оригинальное пишут оригиналы.

Е 411

С пером в руке я брал с успехом такие укрепления, перед которыми иные, вооруженные мечом и церковным проклятием, отступали.

Е 419

....Хороший писатель безусловно не должен беспокоиться, если его не поймут и через десять лет. Чего не поймет это столетие, поймет сле­дующее.

Е 421

Только старые богословы и старые профессора-юристы утверждают, что все шутки — пустячки. Они уверены, что все, что высказывается с серьезной миной и в серьезном тоне, действительно серьезно, между тем, как известно, что из сотни пустячков, по крайней мере, девяносто были сказаны всерьез. Из веселых произведений умных писателей часто можно научиться большему, чем из многих серьезных...

Е 432

Польза от старых поэтов (даже если бы она была единственная!) за­ключается хотя бы в том, что мы узнаем то здесь, то там мнения про­стого народа, кроме них никем не записанные. Но и этого нет у наших «гениев». Ибо наши народные песни содержат сказания, никому не из­вестные в городке, за исключением того глупца, который эту народную песню сочинил.

Е 433

Постановка «Геца фон Берлихингена»23 в Дрюри Лейне24 столь же невероятна, как и исполнение немецкой студенческой песни 25 карди­налами в соборе св. Петра26.

Е 437,

Требования Хартли к хорошему писателю: plainess, sincerity and pre­cision [7].

E 474

Ничто так не радует Аполлона 27, как заклание резвого рецензента.

Е 488

Народ, не изучающий иностранных языков, — то же, что и совершенно одинокий человек вдали от общества.

Е 506

Нет более верного пути составить себе имя, чем писать о вещах, кажу­щихся важными, но на исследование которых разумный человек не станет тратить времени.

Е 509

Делать прямо противоположное чему-либо28 — тоже подражание, и определение понятия «подражание», справедливости ради, должно бы включать эти два понятия. Это следовало бы усвоить нашим вели­ким подражающим гениям в Германии.

F 4

Если можно писать драмы не для постановки, то я хотел бы знать, кто может запретить мне написать книгу, которую ни один человек не сможет прочесть?

F 10

Наша проза, говорят, выступает гордо, а наша поэзия шествует сми­ренно — но разве это так ужасно? Проза достаточно долго ходила пешком (pedestris oratio[8]), и мне кажется теперь пора, наконец, и поэзии спешиться, и дать возможность прозе погарцевать на коне.

F 21

Нижненемецкий, верхненемецкий, серафически-немецкий29.

F 23

Я читаю «Тысячу и одну ночь», «Робинзона Крузо», «Жиль Бласа», «Найденыша» 30 в тысячу раз охотнее, чем «Мессиаду»; я отдал бы две «Мессиады» за небольшую часть «Робинзона Крузо». Большинство наших писателей не имеют, не скажу, таланта, а скорей достаточно ума, чтобы написать «Робинзона Крузо».

F 69

Я не вижу оснований, почему книга должна лежать в столе девять лет, если сам автор лежал в материнском чреве всего лишь девять месяцев? Ничего более нелепого не придумаешь. Меня совершенно не удивит, если государство с такими законами не сможет существовать. Правда, я не знаю ни одной области в Германии, где бы ученые оставляли ле­жать свои сочинения по 9 лет; но одну страну я все же знаю, где судьи следуют совету Горация31, а именно: они тянут судебные дела по

 

девять лет и в конце концов обыкновенно решают их гораздо глупее, чем в странах, где они решаются безотлагательно.

F 92

Нельзя отрицать, что некоторые из наших новейших художников имеют задатки больших писателей, пол}>ченные ими от природы. Одна­ко большими писателями они не являются потому, что ничему не учи­лись как следует... У них нет никаких излишков, и поэтому они не мо­гут разбрасывать золотые монеты. Писатель, который не может время от времени бросить мысль, способную стать у другого диссертацией, никогда не будет великим писателем...

F 105

Книга — это зеркало. И если в него смотрится обезьяна, то из него не может выглянуть лик апостола.

F 111

Признание Лессинга, что он, пожалуй, слишком много читал, чтобы остаться в здравом уме, доказывает, насколько здрав его ум.

F 113

Когда прибегают к старому слову, то оно часто устремляется по ка­налу рассудка, вырытому букварем, метафора же прорывает себе но­вый канал, а порой пробивается напролом.

F 115

Он читал исследования о гении так охотно потому, что, по его словам, он всегда чувствовал в себе большую склонность к гениальности.

F 131

Человек на сцене, человек в романе — это чисто условные создания, которые обладают ценностью sicutnumi [9]и которых идеализируют, не обращая внимания на естественного человека. Но зритель редко бы­вает настолько испорченным, чтобы он тотчас * с удовольствием не узнавал естественного человека, едва он появляется на подмостках.

F 141

Чтобы писать трогательно, нужно нечто больше, чем слезы и луна.

F 156

Силуэты — абстракция. Его описания — чистые силуэты.     ^ ^

Приложить последнее усилие к своему произведению — это его сжечь.

F №

Лучшие наши писатели изображают некоего среднего человека и не обладают достаточной способностью наблюдения, чтобы (выражаясь астрономически) вносить в каждый определенный случай необходи­мую поправку; поэтому их расчеты часто неправильны.

F 207

Она погибла от Furor Wertherinus 32.

F 231

«Лесов становится меньше, дрова иссякают, что же нам предпри­нять?» Когда вырубят все леса, мы сможем, наверное, так долго жечь книги, пока не вырастут новые леса.

F 233

Он писал своего рода драгунской прозой, ибо она не всегда шла пеш­ком, или же сочинял драгунские стихи, потому что они иногда соска­кивали с коня и шли в прозе пешком.

F 259

Они послали в Геттинген томик в Vs листа и получили его живехонь­ким в XU листа.

F 278

Чувствительно писать у этих господ значит постоянно говорить о неж­ности, дружбе, любви к человеку. Вы, бараны, чуть не сказал я сейчас. Это лишь веточка дерева. Вы должны показывать человека вообще, нежного мужа и нежного щеголя, глупца и негодяя, крестьянина, сол­дата, почтальона, всех как они есть,—вот это называю я писать чув­ствительно. То, что вы пишете, противно, как пиликанье на одной и той же струне! Человек ведь состоит не из одних половых органов!

F 335

Люди, презирающие всех, кто не превозносит тотчас же их болтовню о любви, должны поразмыслить, что тупы именно они сами, ибо они относятся с чувством лишь к тому, к чему каждый человек поне­воле относится с чувством.

F 337

Если другое поколение захочет восстановить человека по нашим сен­тиментальным произведениям, то оно может подумать, будто у него было сердце с яичниками, сердце с мошонкой 33.

F 342

Кто не использует свои таланты для образования и совершенствования других, является либо дурным человеком, либо в высшей степени ограниченным умом. Одним из двух должен быть автор «Страданий Вертера».

F 350

Метафора гораздо умней, чем ее создатель, и таковыми являются мно­гие вещи. Все имеет свои глубины. Имеющий глаза видит все во всем.

F 366

Греческие и латинские книги ввозились к нам так же, как арабские жеребцы в Англию. Для многих из них можно было бы представить родословную, как это делают англичане для лошадей.

F 368

Так как почтенный Брокес34 сочинил стихи без буквы «л», — столь естественной для человека — то я не понимаю, почему нельзя сочи­нять стихов, не имея здравого человеческого рассудка. Ведь бесспор­но, что без «л» невозможно попросить даже «хлеба» и «соли», тогда как имеются примеры, что люди без всякого рассудка достигали выс­ших степеней в обществе.

F 381

В Германии, несомненно, больше писателей, чем это вообще требует­ся для блага всех четырех частей света35.

F 409

У наших модных поэтов легко заметить, как слово создает мысль. У Мильтона и Шекспира мысль всегда рождает слово.

F 492

Не думаю, чтобы среди так называемой образованной немецкой моло­дежи когда-либо было больше пустых голов, чем теперь. Причина того, что сегодня так много юных Вертеров, объясняется не мастерски написанной книгой, а тем, что из таких бараноподобных ангелов можно делать все, что угодно... У них нет характера. Инертность, не­разумие и неопытность во всем, что называется серьезной наукой, сделало их тупыми ко всему, кроме отвлеченных размышлений об ин­стинкте, из которого они создали себе естественную историю, эсте­тику, философию. Только в нем они ищут благородство души и небес­ное блаженство.

F 494

Внимательный мыслитель часто найдет в шуточных произведениях великих людей больше поучительного и тонкого, чем в их серьезных трудах. Формальное, условное, связанные с этикетом — все это здесь обычно отпадает; удивительно, сколько еще печатается жалкой, услов­

 

ной ерунды. У большинства писателей на лице такая мина, как у неко­торых людей, позирующих для портрета...

F 498

Наши языки словно сбились с толку: там, где мы хотели бы видеть мысль, они дают нам лишь одно слово, там, где требуются слова, мы встречаем многоточие, а там, где мы ожидаем многоточие, стоит не­пристойность.

F 499

Об особенной прелести, которую имеет переплетенная толстая тет­радь из белой бумаги. Бумага, не утратившая своего целомудрия и сияющая невинностью, всегда лучше, чем исписанная.

F 509

Самое интересное место в «Вертере» то, где он убивает труса. Издатель повесил его in effigie 36 перед его же сочинением.

Язык возник из лепета ребенка так же, как французское парадное платье из фигового листка.

F 516

Человечество, как и человек, имеет свои ступени развития. Мы пишем для своих современников, а не для древних греков 37. У меня возникает не только жалость, но и своего рода стыд за молодых людей, которые говорят о своем Гомере..., изучают своего Гомера, держат постоянно своего Гомера в кармане, а когда они должны обратиться к разуму и сердцу человека, то говорят так, что можно подумать будто они изу­чали человека по «Беседам» Ланге38. Наша утонченность — не позор, мы принадлежим к более зрелому поколению. Истина, образование и улучшение человечества должны быть главными целями писателя. Если он их достигает, то средства используемые при этом, для нас довольно безразличны.

Слово «простота» употребляют до отвратительности неопределенно. Вертел — прост, часы Гаррисона39 — просты и человеческий мозг так­же, и последний, по-видимому,— самое простое. Смешно судить о простоте какой-нибудь вещи, не принимая во внимание ее конечной цели. Это еще вопрос, так ли уж удачно писали столь прославленные древние поэты, как мы в этом сейчас уверены. Ибо вместо того, чтобы судить о них с точки зрения их публики, мы, заранее предполагая, что они постигали все точно, создаем их публику в своем воображе1 нии. В горячих рекомендациях древних, которые столь часто даются
из желания рекомендовать самих себя, содержится безусловно добрая половина школьной традиционной болтовни, когда люди ни о чем не думают.

F 590

Острый ум — увеличительное стекло, остроумие — уменьшительное. Последнее же ведет к пониманию общего.

F 694

Случай создает не только воров, но также и людей, пользующихся всеобщей любовью, друзей человечества, героев. Внезапная мысль остроумца своим появлением больше чем наполовину обязана дура­ку, в которого она угодила.

F 722

Буря в горах, шелест дубового леса и серебристые облака — это все очень хорошие вещи, но новые образы — лучше.

F 725

...Многое, не поддающееся выражению40, было бы вряд ли достойно выражения, если бы даже удалось его выразить...

F 735

Странно (и я замечал это всегда не без улыбки), что Лафатер в носах наших писателей находит больше, чем разумные люди в их произве­дениях 41.

F 776

Истина находит истолкователей во все времена, похвала из угодли­вости — лишь в течение одного года. Пиши поэтому мужественно и с открытым сердцем.

F 779

...Есть весьма великие незначительные писатели и весьма незначитель­ные великие...

F 787

Вот то главное и почти единственное, о чем я просил бы своих чита­телей, и чего они ни в коем случае не должны упускать из виду — моей единственной конечной целью было внушить им осмотритель­ность...

Если ты встречаешь человека с уродливой, противной тебе фи­зиономией, то не считай его, бога ради, порочным, не удостоверив­шись в этом... Но я тебя хочу обучить одному ясному принципу фи­зиогномики, это — физиогномика стиля. Если кто-нибудь говорит с тобой мужественной прозой Мендельсона или Федера42, Міейнерса43 или Гарве44, и ты наталкиваешься на положение, которое кажется тебе сомнительным, доверься ему до дальнейшего более подробного исследования. Напротив, если кто-нибудь говорит с тобой в востор­женном тоне прорицателя 45 и при этом, спотыкаясь и заикаясь, лепе­чет дифирамбы, прилагая судорожные усилия, чтобы выразить невы­разимое, не верь ни одному его слову, которого ты строго не прове­рил. Божьих посланцев в наше время уже не бывает. Если он не по­клялся быть верным твоей простой мирской логике, гони его из дома до ближайшего исследования.

Р 794

Чувство нередко многословно, разум краток. Основания для правки произведений и — nonum prematur in annum.

F 859

Никогда не противоречишь себе, если начинаешь что-либо писать, имея твердое мнение. Но даже при самом твердом мнении предмет можно осветить поверхностно. И если он тебе настолько хорошо зна­ком, что ты полагаешь, будто понять его может каждый, то употребля­ешь слова, которые тому, кого ты хочешь поучать, кажутся двусмыс­ленными. Я прощаю господину Лафатеру то, что он находит так мно­го противоречий в моем сочинении, и он не первый, который якобы обнаружил их там.

Один из самых больших мыслителей, которых я когда-либо встречал, признался, что он понял мое мнение только при втором чтении, и теперь он полностью со мной согласен. Я не отрицаю, это большой недостаток моего сочинения, и мне это должно послужить уроком на будущее: все, что я хочу печатать, необходимо, как это делал Мольер, прочитывать сначала вслух своей кухарке.

F 889

Не стану отрицать — недоверие к современному вкусу возможно до­стигло у меня степени, заслуживающей порицания. Ежедневно на­блюдать, как некоторые люди попадают в гении 46 с таким же правом, как если бы мокриц признали сороконожками, и не потому, что у них так много ножек, а потому, что большинство не хочет сосчитать до четырнадцати,—все это привело к тому, что я больше никому без проверки не доверяю.

F 962

Во многих сочинениях какого-либо знаменитого писателя я бы охот­ней прочитал то, что он вычеркнул, чем то, что оставил.

Е 331

Его чернильница поистине была храмом Януса47. Когда она была закрыта, повсюду царил мир.

F 991

Предисловие можно назвать громоотводом.

Если горькая сатира тонка, то свет даже в самом худшем случае рас­ценивает ее как предательство: сатиру он любит, а ее создателя нена­видит. Но как отнесется он к данной сатире, если автор злобен, а са­тира весьма плоска? Он будет ненавидеть автора и презирать сатиру.

F 1045

Может быть именно поэты никогда и не были мудрейшими среди лю­дей; но более чем вероятно, что они знакомят нас с самым лучшим из того, что давало им окружавшее их общество. Гораций оставил нам так много превосходного, что я постоянно думаю, сколько же превос­ходного говорилось тогда в обществе! Ибо вряд ли истина обязана поэтам чем-то большим, чем одеянием. Прекрасное изречение — Recti- us vives, Licini [10], etc. вытекает из общераспространенного принци­па — medio tutissimus ibis [11].

F 1Ш

Видеть широкий мир писателю необходимо не только для того, чтобы наблюдать многие ситуации, но и для того, чтобы самому пережить многие из них.

F 1152

Следует усиленно рекомендовать метод черновиков. Не оставлять не записанным ни одного оборота, ни одного выражения. Ведь и богат­ство приобретают путем накопления истин-пфенигов.

F 1209

Самые пестрые птицы поют хуже всего; это относится также и к лю­дям, и в вычурном стиле... никогда не следует искать глубоких мыслей.

F 1215

Благородная простота в произведениях природы весьма часто заклю­чается в благородной близорукости того, кто наблюдает природу.

Schr. /, 190-191 (F)

Поверхностная или словарная ученость, которая выглядит так дурно в серьезных сочинениях и вызывает отвращение у знатока, является

 

подлинной солью остроумных произведений, для которых действует золотое правило: говорить так, чтобы казалось, будто автор знает во сто раз больше, или бросать мимоходом некоторые положения с таким небрежным 'видом, словно их еще в запасе сотни. Да, безусловно, не следует писать целую книгу, если можно обойтись и страницей, или главу, если достаточно и одного слова.

RA 8

Если из замечаний писателя, сделанных им en passant [12], можно созда­вать целые книги, это самый верный критерий его величия. Тацит48 и Стерн 49, каждый в своем роде, образцы этого.

RA 12

Больше всего следует желать, чтобы Германия имела хороших истори­ков. Только они одни в состоянии заставить иностранцев интересо­ваться нами, но им не следует заниматься исправлением событий или, во всяком случае, мы не должны замечать этих усилий в их сочинени­ях. От них требуется достаточная самоотверженность, способная вы­разить результат месячных исследований в одной строчке и таким образом, чтобы среди тысяч читателей нашелся, быть может, один, который смог бы оценить ее богатство. Это искусство будет, безу­словно, найдено и, если не сейчас, то, вероятно, через тысячу лет. Повсюду следует в кратких словах обращать внимание на развитие человека, дух законов, но не в крикливом тоне и, по той же причине, ни в коем случае не допускать модных оборотов и еще менее — ост­рот. Если только содержание добротно, завершенная форма скорей всего дойдет до потомства полностью. Я хотел бы поэтому посовето­вать быть, по крайней мере, в рассуждениях лаконичным. Если потом­ки станут умней, то они, как выражается Стерн, будут обладать уже и без книг большей половиной их мудрости. К тому же они, наверно, будут читать быстрей...

RA 19

Возможно, скоро наступит время, когда мы увидим, что в некоторых областях, в которых мы считаем себя ниже древних, мы выше их. В скульптуре и живописи это уже достаточно ясно. Винкельман был энтузиастом, человеком, пристрастно относившимся к древним, счи­тавшим себя счастливым, когда он ступил на классическую почву. Она сформировала его вкус на образцах, о которых он впоследствии судил. Думается, что Венера Бэкона50 на выставке в Пель-Мель51 могла бы всегда стоять рядом с Медицейской 52. Требуется уже нема­ло, чтобы после такой шумихи отличиться в этом искусстве, не стре- мясъ отправиться в Рим и броситься к ногам Аполлона. Все соверша­ют туда паломничество, чтобы преклониться перед ним, но никтс почему-то не задается вопросом о его божественности.

RA 29

Поистине, многие люди читают только для того, чтобы иметь право не думать.

Schr. I, 171 (G, Н)

...Искать людей в книгах я считаю работой менее благодарной, чем самому их наблюдать, потому что лишь немногие умеют изобразить человека в книге таким, каков он есть...

Schr. 1, 276 (G} Н)

Если о какой-либо вещи уже известны все мнения знатоков, то, при­бегая к некоторому ухищрению или обладая хотя бы небольшим спо­собностями, можно сказать о ней еще нечто такое, что приведет мир в изумление. Уже простое намерение сказать что-либо может совер­шить здесь многое.

Schr. I, 277 (G, Н)

Все, что еще умеют изображать наши писатели,— это чуточку любви', но даже и ее они не в состоянии проследить в более скрытых областях человеческой жизни.

Никто не должен бояться вставлять в роман замечания, основываю­щиеся на длительном опыте и глубоких размышлениях, если они име­ются в запасе. Их безусловно обнаружат. Благодаря им остроумные произведения приближаются к творениям природы. Дерево не только дает тень любому путнику, но листья его- можно исследовать и под микроскопом. Книга, которая нравится величайшему мудрецу, может по той же причине понравиться и толпе. Она может увидеть не все, но эти замечания должны быть налицо на случай, если придет кто- либо с более острым зрением.

Schr. 1, 277 (Gy Н)

...Гомер, да и Шекспир тоже, конечно, не знали, что они хорошо пи­шут. Наши современные хорошие писатели все обязаны изучить ро­ковое искусство — знать, что они хорошо пишут.

Schr. Iу 278-279 (G, Н)

Было бы, разумеется, весьма полезно указать миру на тех писателей, которые, используя знания сйоих предшественников, черпали духов­ное богатство из самих себя. У них только и учишься, и, конечно, очень

 

мало таких, которые легко доступны каждому. Другие занимаются подделками и собственно являются фальшивомонетчиками.

Sckr. I, 280 (G, Н)

Свифт выряжает детей своей фантазии, конечно, несколько странно, так что их едва отличишь от петрушек и канатных прыгунов; но ткань, позументы и драгоценные камни, используемые им, всегда настоящие.

Schr. I, 280 (G, Н)

Популярным изложением сегодня слишком часто называется такое, благодаря которому масса получает возможность говорить о чем-либо, ничего в этом деле не понимая.

Schr. 1, 306 (G, Н)

Их критика основана исключительно на опыте, они восхищаются только тем, чем, как они уже слышали, восхищаются другие.

Schr. I, 307 (G, Н)

Разве не странно, что буквальный перевод всегда плох? И тем не ме­нее все можно перевести хорошо. Отсюда видно, что -значит — пони­мать язык в совершенстве; это значит — в совершенстве узнать народ, который на нем говорит.

Schr. I, 324 (G, Н)

Despaviladera по-испански — «щипцы для свечей». Можно подумать, что это значит по крайней мере «королевский генерал-фельдмаршал».

Schr. I, 326 (G, H)

У одного бывает неверное правописание 53, а у другого верное непра- вописание.

Schr. I, 327 (G, Н)

Это великий ораторский прием — уметь иногда только уговорить лю­дей, когда их можно было бы убедить. Потом они часто думают, что их убедили, между тем как их просто уговорили.

Schr. II, 24 (G, Н)

Сначала необходимо избрать направление и наметить себе конечную цель, а затем все, вплоть до любых мелочей, подчинить этому на­правлению. В этом заключается характер разумного человека и вели­кого писателя. В его произведении каждое глубокомысленное замеча­ние и каждая шутка должны содействовать главному стремлению ав­тора. И даже если читатель ищет развлечения, его надо развлекать так, чтобы и этим достигалась главная цель.

Schr. II, 25 (G, Н) 9*

 

В романе надо обращать внимание главным образом на то, чтобы по­казать как ошибки, так и иллюзии всех сословий и всех человеческих возрастов. При этом можно во многом проявить свое знание людей.

Schr. II, 26-27 (G, Н)

Тот, кто, подобно Буало54, сочиняет сначала второй стих и придает ему максимальную гибкость и плавность, поймет, как трудно найти для первого такие стопы, чтобы он поспел за вторым 55. Но это все же лучше, чем сообщить первому такую быстроту, что он собьет второго с ног и оба они рухнут на землю.

Schr. II, 27 (G, Н)

Книга, которую прежде всего следовало бы запретить, — это каталог запрещенных книг.

Schr. II, 69 (G, И)

Сочиненьице при всей свой толщине так пусто, что его можно при­нять не за книгу, а за папку к ней...

Schr. II, 70 (G, Н)

К числу величайших открытий, к которым пришел за последнее время человеческий ум, бесспорно принадлежит, по моему мнению, искус­ство судить о книгах, не прочитав их.

Schr. II, 73 (G, Н)

То, что часто пишут в конце траурных извещений — «Ответ просят не посылать» — было бы весьма уместно писать и под рецензиями.

Schr. II, 73 (G, И)

Один рождает мысль, другой крестит ее, третий родит с ней детей, четвертый посещает ее на смертном ложе, а пятый ее хоронит.

Schr. II, 86 (G, Н)

Книгу требуется еще проконопатить, чтобы заделать дыры.

Schr. II, 87 (G, Н)

Благодаря строгому вниманию к собственным мыслям и чувствам, пу­тем ярко индивидуального выражения их и тщательного отбора слов, набрасываемых тотчас же, можно в короткое время накопить заметки, польза которых весьма многообразна...

Schr. II, 129 (G, Н)

Из общеизвестных книг следует читать лишь самые лучшие, а затем только такие, которых почти никто не знает, но авторы которых — люди с умом.

 

Было бы неплохо, если бы какой-нибудь ребенок написал книгу для стариков, потому, что сегодня все пишут для детей...

Schr. 77, 138 (G, Н)

Если история какого-нибудь короля не подверглась сожжению, я не желаю ее читать!

Schr. 77, 166 (Gy Н)

Почему любой может сказать: «Я честный человек», и никто не упрек­нет его в гордости, но не может назвать себя «гениальным» или «остроумным»? Разве первое менее значительно, или слово «негодяй» меньшее оскорбление, чем «дурак»? И все же рецензенты имеют пра­во не только говорить людям в глаза, что они дураки, но даже и дока­зывать им это.

Schr. 77, 191 (Gy Н)

Я часто наблюдал, что там, где пасутся свиньи, на них садятся вороны и подмечают, когда они выкапывают червя; тогда они слетают вниз, пожирают его, а затем вновь садятся на старое место. Прекрасная аллегория компилятора, который раскапывает, и ловкого писателя, использующего это без особого труда, к своей выгоде.

J 2

Хотя я знаю, что очень многие рецензенты не читают книг, которые они так мастерски рецензируют, я все-таки не могу понять, какой ущерб они бы потерпели, если бы они все-таки прочли ту книгу, кото­рую должны рецензировать.

Эту книгу нужно сначала подвергнуть обмолоту.

Писателя делает интересным для других то, что он постоянно гово­рит, как мыслят или чувствуют, сами не зная этого, замечательные люди или вообще большинство. Посредственный же писатель говорит только то, что каждый мог бы сказать. В этом и состоит достоинство драматических писателей и романистов.

Обычно ритм лирических стихотворений изображают так: l-ww -ио | — ку 4—■ | ит. д. Если бы мысли обозначались в них через еди­ницу, а бессмыслица через ноль, то иногда это выглядело бы следую­щим образом: 00010001 000 .

J 279

Немецкие общества устанавливают премии за лучшую трагедию; наша родина, по-видимому, не страна трагедий. Почему они не установят
хотя бы один раз премию за' философское произведение — например в духе Лукреция 56,— или же за стихотворение в таком же роде на тему об электричестве? Я думаю, что это учение можно было бы из­ложить с большой силой, весьма возвышенно и притом осмелиться на то, на что нельзя осмелиться в философском трактате.

J 383

Достаточный материал для молчания.

Разливать чу^сое вино по бутылкам и при этом под легким хмельком воображать, что оно твое. Нечто подобное делает большинство немец­ких писателей.

7 490

В произведениях знаменитых писателей, но посредственных умов, на­ходишь в лучшем случае то, что они хотят показать каждому. Напро­тив, в сочинениях мыслителя систематического, охватывающего своим умом все, видишь постоянно целое и связи. Первые ищут и находят свою иголку при свете спички, которая скудно освещает лишь неболь­шое пространство вокруг себя, между тем как другие распространяют свет, который озаряет все кругом.

7 496

Мне кажется, что в сравнении с англичанами, разум немцев удержи­вает их от поступков, которые не следовало бы совершать. Немец, например, в некоторых случаях потому не смеется, что знает, что это неприлично, тогда как англичанину даже и не приходит в голову за­смеяться.

7 691

Наши романы и комедии привиты собственно чужими черенками. Лишь немногие вырастают из семян.

7 709

Его лоб следует заклеймить раска.\енным железом историка. Безыскусно — еще не безвкусно.

Кто-то при чтении «Мессиады»57 постоянно перескакивает строчку, и все же это место вызывает восхищение.

Мы, немцы, обладаем стилем, похожим на метиса58.

Я рассматриваю рецензии как своего рода детскую болезнь, которая постигает в более сильной или более слабой форме новорожденные книги. Бывает, что наиболее крепкие от нее умирают, а слабенькие часто выживают. Иные же и вообще не заболевают ею. Часто пыта­лись предотвратить болезнь путем амулетов — предисловий и введе­ний,—или же сделать прививки путем собственных суждений, но это не всегда помогает.

J 832

Жалуются на ужасающее количество плохих произведений, выходя­щих к каждой пасхальной ярмарке; а я решительно этого не вижу. Почему критики говорят — «надо подражать природе»? Наши писате­ли и подражают природе, и следуют при этом своему инстинкту, так же как и великие; а скажите на милость, что делать живому существу, как не следовать своему инстинкту? Посмотрите, например, на вишне­вые деревья, сколько вишен созревает на них? Меньше одной пятиде­сятой, а остальные опадают незрелыми. И если вишневые деревья печатают макулатуру, то кто же может запретить это людям, которые все же лучше, чем деревья? Да что, говорю я, деревья, разве вы не зна­ете, что из всех людей, которых ежегодно выпускает в свет «произво­дящая» публика, более 7з умирает, не достигнув и двухлетнего воз­раста? Как с людьми, так и с книгами, ими написанными. Вместо того, чтобы жаловаться на чрезмерное писательство, я преклоняюсь перед данным свыше миропорядком, который всюду стремится к тому, чтобы из всего, что рождается, большая часть превращалась в удобрение и в макулатуру, являющуюся тоже своего рода удобрением. Одним сло­вом, Германия — подлинный книжный рассадник для всего мира и его оранжерея, и пускай садовники,—я разумею книгопродавцев,—гово­рят, что хотят.

J 846

Когда он излагал собственные размышления, то он был аккуратно одет в шлафрок с длинными рукавами, как и большинство людей. Ког­да же он делал выписки из описаний путешествий о нравах различ­ных народов, то он писал, одетый как пекарь или мясник — в жилете, засучив рукава. Так же работают и сапожники. Это было прелестно.

; 906

Заслуга большинства знаменитых немецких писателей — это заслуга рафинировщиков сахара, выращенного и сваренного другими на­циями.

J 976

 

От способа выражения зависит столь многое, что, по моему мнению, даже о самых банальных вещах можно высказаться так, что подума­ешь, — сам дьявол внушил это.

1 998

Я полагаю, что даже лучший копировальщик или график не сможет хорошо воспроизвести какую-нибудь голову или фигуру, если ориги­нал положат перед ними в перевернутом виде и потребуют от них, чтобы они во время работы ни копию, ни оригинал прямо не ставили. Таким образом, становится ясным, что делает художник, копируя лицо: он всегда читает целое и, имея перед глазами духовный образ этого целого, набрасывает его отдельные черты в мгновенном вдохно­вении, если можно так выразиться, не осознавая этого, и копия стано­вится верной. Можно заключить, что подобное чтение в целом, обоб­щение необходимо в каждом деле и отличает талантливого человека от заурядного. При командовании армией, установке больших меха­нических сооружений, при больших финансовых операциях глубочай­шие теоретики часто оказываются жалкими исполнителями. Они всег­да слишком ясно видят перед собой какую-нибудь деталь, нечто не­обычное, известное лишь немногим, только что открытое, и трудное, и они забывают о легком, повседневном, а именно оно всегда или, по крайней мере, в большинстве случаев и является главным...

) 1215

Во всем должен быть определенный смысл, некий общий взгляд, кото­рый, как бы являясь душой целого, должен его направлять.

1 1257

Кто сумел бы подражать как следует, подражать не станет.

Schr. 7, 132 (К)

Плохая награда для родителей, если юнец, на которого потратили деньги, в конце концов становится поэтом... Родители, которые заме­чают, что их сын хочет сделаться профессиональным поэтом, должны бы пороть его до тех пор, пока он либо не бросит стихоплетства, либо не станет великим поэтом.

Schr. I, 224 (К)

То роковое обстоятельство, что писатели вынуждены печатать свои произведения на том же самом материале, из которого делаются и фунтики для пряностей, служит для некоторых из них еще большим препятствием на пути к славе и бессмертию, чем зависть и злоба всех критических журналов и газет.

 

Более странный товар, чем книги, едва ли сыщется на свете. Их печа­тают и продают люди, которые их не понимают, их переплетают, кри­тикуют и читают люди, которые их тоже не понимают, да, пожалуй, они и написаны людьми, которые их не понимают.

Schr. 7, 283 (К)

Если Англия имеет преимущество в борзых лошадях, то мы в «борзых перьях». Я знал некоторых людей, одним духом перемахивавших че­рез высоченные изгороди, широчайшие рвы критики и здравого смыс­ла, словно это были соломинки.

Schr. 7, 284 (К)

Разве не удивительно, что публику, хвалящую нас, всегда считают компетентным судьей. Но едва только она нас начинает порицать, ее объявляют неспособной судить о творениях ума.

Schr. 7, 284 (К)

Единственный недостаток истинно хороших произведений состоит в том, что они обыкновенно являются причиной выхода в свет множе­ства.плохих или посредственных книг.

Schr. I, 288 (К}

Печально, что большинство книг пишется людьми, которые должны были подняться до этого дела, вместо того, чтобы снизойти до него. Если бы Лессинг захотел написать «Спутник для весельчаков», я по­лагаю, его перевели бы на все языки мира. Но обычно каждый пишет о том, в чем он сам себе нравится, а себе люди нравятся редко в тех вещах, которые для них столь же близки и внутренне понятны, как таблица умножения. Писатель, который для своего собственного удо­влетворения выкладывает в своих сочинениях все; что знает, безуслов­но плохо пишет. Напротив, тот, кто должен сдерживаться, чтобы не сказать слишком много, может рассчитывать скорее на успех.

Schr. 7, 295 (К)

Необыкновенно жалким должен быть перевод, способный испортить хорошую книгу для умного человека, умеющего почувствовать в ней великое целое, не останавливаясь на отдельных выражениях и част­ностях. Книга, не обладающая такой ценностью, которую даже самый плохой переводчик не может испортить для умного человека, безу­словно написана не для потомства.

Schr. 7, 297 (К)

Многие так называемые знаменитые писатели — по крайней мере в Германии, в обществе люди весьма незначительные. Ведь это книги их

 

 

 

заслуживают внимания, а не они сами, потому что большей частью они чужды подлинной жизни. Для того, чтобы проявить себя, они всегда должны заглянуть сперва в какую-нибудь книгу, а результат — все та же бумага, ими же написанная. Когда их о чем-нибудь спраши­вают, они оказываются жалкими советчиками и плоскими учителями.

Schr. I, 311 (К)

Надгробные речи для книг весьма отличаются от надгробных речей для людей. Последние обычно слишком хвалят, а первые ругают боль­ше, чем они этого заслуживают.

Schr. I, 311 (К)

Каждый человек накапливает множество верных наблюдений. Но ис­кусство состоит в том, чтобы научиться выражать их подобающим об­разом — это очень трудно, во всяком случае, много трудней, чем дума­ют некоторые. И, безусловно, все плохие писатели сходятся в том, что из всего, имеющегося у них, они высказывают только то, что уже сказано всеми. Поэтому вовсе не стоило накапливать это в себе, что­бы потом высказывать.

Schr. II, 32 (К)

Меткое замечание о хорошо известном предмете и есть собственно настоящее остроумие. Замечание о менее известном, если даже оно очень хорошо, поражает далеко не в такой степени, отчасти потому, что вещь не всякому знакома, отчасти же потому, что о вещи, о кото­рой еще мало сказано, легче сказать что-нибудь меткое. Поэтому в обычной жизни подобные остроты называют искусственными и вы­мученными.

Schr. II, 32-33 (К)

Он не может удержать чернил, и когда чувствует очень уж сильный позыв кого-нибудь обмарать, он обычно больше всего марает самого себя.

Schr. II, 77 (К)

Конечно, было бы хорошо, если б не было самоубийств. Но не следу­ет судить слишком поспешно. Как .же, черт побери, устранять, напри­мер, в трагедиях ненужных действующих лиц? Заставлять других уби­вать их? Это опасно. Все устроено мудро.

Schr. II, 94 (К)

Корректор исправляет опечатки еще вовремя; критик же напечатан­ные ошибки, когда уже, к сожалению, слишком поздно.

Писатель, который для своего бессмертия нуждается в памятнике, недостоин и памятника.

Schr. 77, 178 (К)

Возросла ли нищета в Германии, я не знаю. Но восклицательные зна­ки — безусловно. Там, где обычно ставили — !, стоит теперь — !!!.

L 145

Чем мудрей становишься, тем больше видишь в творениях природы; почему же в некоторых наших мыслях не может содержаться также значительно больше того, что мы иногда замечаем? Это ведь тоже продукты человеческой природы. Каждая мысль, ложная или истин­ная, есть нечто само по себе. Ложная является лишь сорняком, ненуж­ным в нашем хозяйстве. Следовательно, можно извинить то, что я вы­думал за Хогарта 59. Возможно, что он действительно выразил все это, но инстинктивно, сам того не зная...

L 307

Какое счастье, что пустота в мыслях не влечет за собой таких послед­ствий, как пустота физическая, так как в противном случае некоторые головы, отваживающиеся читать книги, которых они не понимают, сплющивались бы.

L 324

Популяризацией нужно всегда заниматься так, чтобы посредством ее поднимать людей. Когда сам спускаешься, следует всегда думать так­же о том, чтобы хоть немного поднять тех людей, к которым ты спу­стился.

L 327

Мне кажется, что большая ошибка тех, кто пишет естественную исто­рию царства писателей, состоит в том, что они в своих журналах и га­зетах не только указывают роды и виды писателей, ной осмеливаются судить о ценности каждого из этих существ. Если это не дерзость, то по крайней мере, философская глупость и недостаток широты взгля­да. Линней пишет: клоп пахнет неважно — и это верно. Но ведь он не говорит, что клоп мог бы и вовсе не появляться на свет, у нас-де и так уже достаточно вонючих тварей, как говорят наши рецензенты.

L 393

Гражданин-землепашец. Кто же это в ученой отрасли? Сравнение, полагаю, можно продолжить далеко от землепашца до пирожника и хондитера-поэта.

Психолит 60. Окаменевшая душа — мраморная скульптура.

L 587

...Иногда Жан Поля61 едва выносишь и, если он не успокоится, его можно будет переносить еще меньше. Ведь он сдабривает все кайен­ским перцем... Чтобы сделать вкусным холодное жаркое, он будет вы­нужден приправлять его расплавленным свинцом или пылающими угольями. Но если он начнет все заново, он станет великим.

L 589

Жан Поль стремился стяжать одобрение своих читателей скорей путем coup de main [13], чем планомерной атакой.

L 612

Люди, которые много читают на улице, обычно не много читают дома.

Schr. I, 190’

У людей всегда хватает остроумия, если они только не стремятся во что бы то ни стало обладать им.

Schr. /, 190

Бывают рисовальщики, которые для каждого черного и красного ка­рандаша, черного и белого мела имеют особый перочинньщ ножик в особом отделении ящика; портретисты, которые не могут справиться с направлением и тоном света и с оконными ставнями, пока солнце не сядет, вечно засучивают рукава, передвигают стулья и т. д. Обыкно­венно они рисуют и пишут хуже всех. Самая жалкая бездарность всег­да богата побочными приготовлениями — во всех делах и во всех профессиях, вплоть до неглубоких, плоских писателей, постоянно блистающих своими предисловиями.

Schr. 1, 193

Жаль, что у писателей нельзя видеть их ученые потроха, чтобы по­смотреть, чем они питались.

Schr. I, 300

 

[1] Общеизвестное выражать по-своему (лат.).— Г о р а ц и й. Послание к Писо- нам, стих 128.

[2] Черновик (англ.).

[3] Книга двойной бухгалтерии (англ.)

[4] Из ничего ничего нельзя сделать (лат.).

[5] На месте (лат.)

[6] Остроумие (франц.),

[7] Простота, искренность и точность (англ.).

[8] Пешая речь (лат).

[9] Подобно грошу (лат.).

[10] Будешь лучше жить, Лициний... (лат.). Гораций. Оды, II, 10.

[11] Наиболее безопасно ты пойдешь средним путем (лат.).

[12] Мимоходом, между прочим (франц.).

[13] Смелое предприятие (франц.). Здесь: штурм.

Добавить комментарий

афоризмыАфоризмы ЛихтенбергаФигуры Лихтенберга

ГЕОРГ КРИСТОФ ЛИХТЕНБЕРГ И ЕГО «АФОРИЗМЫ»

Во второй половине XVIII в. в маленьком немецком городе Геттин­гене, известном своим университетом, жил один из оригинальных пи­сателей и ученых Германии Георг Кристоф Лихтенберг (1742 — 1799). Однако до недавнего …

Лихтенберг о себе

Если бы небо нашло необходимым и по­лезным еще раз переиздать мою жизнь, то я хотел бы сообщить ему некоторые небесполезные замечания к новому изданию, касающиеся преимущественно облика, черт портрета и …

Остроумная шутка

Что мелко в серьезной форме, то может быть глубоко в остроумной. Е 54 Когда ему приходилось прибегать к своему разуму, то он чувствовал себя как человек, который, постоянно пользуясь своей …

Как с нами связаться:

Украина:
г.Александрия
тел./факс +38 05235  77193 Бухгалтерия

+38 050 457 13 30 — Рашид - продажи новинок
e-mail: msd@msd.com.ua
Схема проезда к производственному офису:
Схема проезда к МСД

Партнеры МСД

Контакты для заказов оборудования:

Внимание! На этом сайте большинство материалов - техническая литература в помощь предпринимателю. Так же большинство производственного оборудования сегодня не актуально. Уточнить можно по почте: Эл. почта: msd@msd.com.ua

+38 050 512 1194 Александр
- телефон для консультаций и заказов спец.оборудования, дробилок, уловителей, дражираторов, гереторных насосов и инженерных решений.