Миф машины Техника и развитие человечества

Прекращались ли изобретения?

Как предполагало большинство исследователей истории техники, авторитарная промышленная и военная техника, на которую опира­лась цивилизация, достигла фазы плато в чисто механическом отно­шении еще в раннем железном веке: начало этого периода можно грубо датировать 1200 г. до н. э. О направленности такого прогресса и результатах такого мастерства свидетельства древней мудрости не оставляют почти никаких сомнений.

Кто же тот первый, скажи, кто меч ужасающий создал?

Как он был дик и жесток в гневе железном своем1

С ним человеческий род узнал войну и убийства,

К смерти зловещей был путь самый короткий открыт67. -

- писал в I веке до Рождества Христова Альбий Тибулл, вторя давним сетованиям Гесиода.

Можно не сомневаться, что современники Тибулла68 сочли бы такое описание «истерическим», но уже к V веку н э. на зловещие последствия «железного века» нельзя было закрывать глаза, а остав­ленные им глубокие следы - хотя бы потому, что они увеличили и расширили возможности мегамашины - видны нам и сегодня Когда историки сравнивают общий объем изобретений, сделанных за этот длинный период, с тем, что происходило в Западной Европе с XVIII века до наших дней, они обычно ищут объяснений тому, что кажется им любопытной технической отсталостью, и задаются вопросом: «Что же встало на пути изобретений?» Они даже не пытаются пойти в своих исследованиях по иному пути и задать себе другой вопрос, который сейчас собираюсь рассмотреть я: «Действительно ли пре­кращались изобретения?»

Но вначале давайте изучим влияние железа. Железо оказалось наиболее удобным сырьем для изготовления не только смертоносно­го оружия, но также роющих и режущих инструментов. В этом смыс­ле, оно облегчило бремя труда, или, по крайней мере, повысило уро­вень производительности при тех же затратах человеко-часов. В сельском хозяйстве железная мотыга давала громадные преимущест­ва по сравнению с костяной или каменной; лопата, заступ и железная кирка снабдили земледельца всеми орудиями, необходимыми для того, чтобы справиться с любым типом почвы. А железный топор оказался настолько мощным инструментом, что ему можно отчасти вменить в вину (наряду с прожорливыми козами) беспощадное унич­тожение лесного покрова во всем Средиземноморье.

Доктор Фриц Гейхельгейм полагает даже, что применение желе­за поначалу послужило своего рода общественным уравнителем, улучшив условия жизни рабочих классов, и расширило ареал культи­вации, так как железный плуг позволял обрабатывать более неподат­ливые и тучные долинные земли. В то же время, возросшее произ­водство железа настолько удешевило его, что правители стали цели­ком оснащать свои войска железными доспехами и оружием и зате­вать все более смелые завоевательные походы Тот же ученый - классик замечает, что «население Средиземноморья уменьшилось между 201 и 31 гг. до н. э. благодаря римским завоевательным и гра­жданским войнам, социальным переворотам и охоте за рабами.»

Преобладающее сегодня мнение склоняется к тому, что, когда применение железа стало повсеместным, развитие техники, по - видимому, достигло мертвой точки, и не изменялось между 100 г. до н. э. и 1500 г. н. э.; а вместо совокупного прогресса, который сопрово­ждался бы ускоренным появлением новых изобретений, повсюду, напротив, наблюдалось замедление и затухание всякой технической деятельности. Даже столь сведущий историк техники, как Р. Дж. Форбз, тоже придерживается такого суждения и объясняет его, как и многие другие ученые, преобладанием рабства, которое якобы и служило главным стимулом к производству экономящих затраты труда машин. Это во многих отношениях сомнительное объяснение. Разве не экономящая затраты труда хлопкоочистительная машина - джин Эли Уитни69 - породила еще больший спрос на рабов в хлопко­вых штатах Северной Америки?

С другой стороны, иногда такую предполагаемую несостоятель­ность технических изобретений и инициативы приписывают ото­рванности высших сословий от ручного труда, поскольку древние считали, что свободному уму положено заниматься лишь умозри­тельными размышлениями, не опороченными ручным трудом или вульгарной приземленностью. Даже Архимед, этот виртуоз техниче­

Ских знаний, по-видимому, разделял подобную точку зрения, хотя война и побудила его придумать ряд хитроумных приспособлений, чтобы отразить нападение римского флота на Сиракузы.

Однако это «патрицианское» презрение к труду, распространяв­шееся даже на торговлю, было далеко не абсолютным: так, знатные афинские юноши приходили поучиться мудрости к старому камнере­зу по имени Сократ. Не послужило оно и препятствием для возник­новения весьма деятельного купеческого сословия. Ничто не мешало свободным ремесленникам, работавшим на самих себя или на хозяев маленьких мастерских, изобретать машины, если у них имелся к тому достаточно сильный интерес. В тех ремеслах, которые были затрону­ты торговлей на экспорт по Эгейскому региону, - например, гончар­ное или ткацкое дело, напоминавшие скорее систему массового про­изводства, нежели изготовление индивидуальных предметов, рассчи­танных на одного покупателя, - должно быть, уже наметилось разде­ление и обособление различных операций. Еще несколько шагов, и такую работу можно было бы переложить на специальные машины, как это произошло в Европе между XV и XIX веками.

Хотя высшие сословия и смотрели с пренебрежением на «жалкие механические уловки», как они их называли, рабский или принуди­тельный труд преобладал только в металлургическом деле и в круп­номасштабных общественных инженерно-строительных работах. Даже при тиранических режимах у инженеров и ремесленников имелся большой простор для введения технических усовершенство­ваний; да, собственно, ряд усовершенствований и был сделан.

Наше собственное сегодняшнее понимание затуманивалось тем, что величайшие технические достижения древности относились к сфере статики, а не динамики, гражданского, а не механического ин­женерного дела, строительства зданий, а не машин. Если историк видит недостаток изобретений в более ранних культурах, то это отто­го, что он принимает за главный критерий механического прогресса особые виды машин или автоматов, работающих от собственного источника энергии, - критерий, к которому сейчас так привязан за­падный человек, и в то же время не придает значения таким важным изобретениям, как центральное отопление и уборная со смывом - или даже невежественно приписывает последнее изобретение нашей соб­ственной «промышленной революции»!

Несомненно, и рабство, и презрение высших сословий коварно способствовали подрыву уважения к работнику как к личности и, пожалуй, снижению его собственного интереса к труду. Шекспиро - вой жестокой карикатуре на «Рыло» и «Заморыша»70 - как будто те­лесные уродства и муки голода были предметом для веселых насме­шек! - вторило тысячеголосое эхо схожих эпитетов. Такое отноше­ние и существование общественных барьеров, возможно, отбивало интерес к механическим изобретениям: но и это еще не всё.

Общее мнение, будто между совершенствованием мегамашины в «железном веке» и ее воскрешением уже в нашу эпоху не происходи­ло сколько-нибудь значительного технического прогресса, отчасти объясняется и тем, что современные исследователи, как правило, не­дооценивают уровень производительности в древнем мире. Должно быть, наблюдался порядочный излишек во многих сферах, помимо земледелия, который и позволял постоянно вести дорогостоящие войны и массовое разрушение городов; и немалая часть этого излиш­ка являлась результатом механических изобретений.

Главным центром таких изобретений была Греция, где физиче­ский - «рабский» - труд считался неподобающим занятием для сво­бодного гражданина. Однако едва ли случайно новые механические изобретения зарождались именно там; ведь греческая культура в главных городах, в частности, в Афинах, осудила и свергла режим царской власти весьма рано. Даже в гомеровских поэмах цари пред­стают не более чем местными вождями, живущими в хоромах, весьма напоминающих постройки позднейшей феодальной Европы, а от­нюдь не превознесенными до небес священными владыками, обла­дающими божественными прерогативами; и греческие мифы, хотя они и имели отдаленные месопотамские корни, никогда всерьез не поддерживали «нелепых сказаний» (если воспользоваться нелестной характеристикой Геродота), связанных с культом божественной цар­ской власти. Даже в период возвышения эллинской городской куль­туры демократическая деревенская мерка продолжала сохранять прежнее значение; и, как правило, удерживала горные проходы или на мощных греческих военных галерах гребла горстка мужественных свободных людей, а не многочисленная армия.

Дело в том, что большинство составляющих позднейших слож­ных машин было или изобретено греками между VII и I веками до н. э., или изготовлено при помощи тех машин и механических дета­лей, которые первыми изобрели греки. Вот два главных таких изо­бретения: винт и токарный станок.

Создание греками винта (возможно, в VII веке до н. э.) сделало возможным целый ряд других изобретений. Архимед применил принцип винта к подъему воды - и это открыло для земледелия но­вые территории по всей Северной Африке и всему Ближнему Восто­ку. Позднейшие ирригационные машины, некогда называвшиеся

«типично восточными», на деле, как указывает Гейхельгейм, были изобретены в III веке до н. э. в ходе эллинистического прогресса в математике. Ктесибий, живший позже Архимеда, изобрел всасываю­щий и нагнетательный насосы, которые вскоре вошли в употребле­ние71; а Архит72, предположительно изобретатель винта, применил знание геометрии к механике, как прежде другие геометры применя­ли его к зодчеству. Это не первый и не последний пример взаимодей­ствия между точными науками и машиной.

Изобретение токарного станка было не менее важным достиже­нием, так как осторожно поворачиваемые просверленные цилиндры и колеса служат главным элементом любой вращательной машины. Хотя нельзя с определенностью указать ни места, ни времени этого изобретения (некоторые авторитеты считают, что оно имеет раннее месопотамское происхождение), представляется вероятным, что вин­ту предшествовали машинные валы. Так или иначе, без винта пере­ход от одушевленной машины, состоявшей из людей, к машине не­одушевленной едва ли мог бы осуществиться.

Хотя усовершенствование винта происходило медленно, он с самого начала был таким же незаменимым приспособлением, эконо­мящим затраты труда, как колесный транспорт или парусное судно, а благодаря множеству способов применения - и в той же степени важным. Непосредственное применение производные токарного станка находили в подъемных устройствах, шкивах, лебедках и кра­нах, а также при погрузке товаров и поднятии парусов; однако на­шлось этому приспособлению место и в классической греческой тра­гедии: так, бог, в критический момент вмешивавшийся в человече­ские дела, назывался «бог из машины» (по-латыни deus ex machina), поскольку он спускался на сцену сверху при помощи настоящей ма­шины. Разве тот факт, что греческие зрители не видели в этом при­способлении ничего несообразного, не наводит на мысль, что маши­ну они воспринимали как некоего сверхъестественного посредника?

Если винт и токарный станок были наиболее выдающимися изо­бретениями, то сопутствовали им и многие другие новшества. Чекан­ка металлов для изготовления монет - греческое изобретение VI века

- совершила переворот в области торговых сделок, хотя пришлось ждать еще долгие века, прежде чем процесс клеймения стали исполь­зовать в печатном деле. Что касается потрясающего мастерства гре­ков в отливке бронзовых статуй методом «выплавленного воска», - то здесь мнение об их предполагаемом равнодушии к технике или неосведомленности в ней оборачивается фантастической ложью. Всякий, кто помнит рассказ Бенвенуто Челлини о том, как трудно

Ему было отливать своего Персея - довольно небольшую фигуру, - поймет, сколь огромное техническое мастерство требовалось для от­ливки гораздо больших по величине бронзовых изваяний, которые во множестве создавали греческие ваятели.

Восхищаясь законченной формой греческого храма, архитектур­ные критики нередко забывают, какая инженерная изобретательность потребовалась, например, для перевозки тяжелых каменных глыб вверх по крутым склонам Акрополя при строительстве Парфенона Не меньше поражают форма и подгонка массивных каменных плит, положенных в основание храма Аполлона в Дельфах: эти каменные плиты с гладкими поверхностями, но совершенно неправильной формы, без цемента подогнанные друг к другу, словно в какой - нибудь составной картинке-загадке, были отличной зашитой от зем­летрясений; изучив разметку и подгонку плит храма Аполлона, уже невозможно впасть в соблазн недооценки греческой инженерной сноровки.

Следует признать, что блестящие технические новшества не все­гда находили немедленное применение, как, например, паровой шар (эолипил) Герона Александрийского73; к тому же, не надо забывать, что параллельные изобретения, столь же самобытные, делались в Китае, Индии и Персии - изобретения, которые помогают понять и поразительные достижения этих народов в ваянии и зодчестве. Но весьма сомнительно, чтобы ряд механических усовершенствований, вводившихся в Западной Европе начиная с XI века, мог бы вопло­титься в жизнь или даже зародиться в чьей-нибудь голове, если бы не долгая цепочка давних предварительных усилий и поисков.

Я приберег напоследок самое революционное из всех этих меха­нических изобретений, тоже, по всей видимости, греческое, - водя­ную мельницу. Изначальный образец для такого изобретения, воз­можно, занесли войска Александра, возвращаясь из Индии, где игру­шечные водяные колеса использовались для массового «начитыва- ния» буддийских мантр. Но опять-таки, едва ли случайность, что во­дяная мельница не как магическая игрушка, а как практическое изо­бретение пришла к нам из Греции - из культуры, которая упрямо со­храняла демократичную технику архаической деревни и никогда не пресмыкалась перед тоталитарной идеологией царской власти, лишь позднее возрожденной Александром Македонским и его преемника­ми - «царями-спасителями»74.

К тому же, надо отметить, что афиняне не переняли и другую необходимую составляющую мегамашины - профессиональную и постоянную бюрократию. Они сохранили как горделивый знак граж­

Данства административные должности, которые в иных государствах передавались специальным чиновникам; вместо того, чтобы сделать управление чьим-то пожизненным занятием, греки предпочитали сменный порядок несения государственных обязанностей. Поэтому механический перводвигатель в его чистой форме - без применения даже животной силы - стал греческим изобретением; это была первая успешная попытка вытеснить коллективную человеческую машину как источник энергии для производительного труда.

Судя по имеющимся свидетельствам, древнейший тип водяной мельницы представлял собой небольшое горизонтальное устройство (известное теперь как «норвежский» тип), годившееся только для местного домашнего употребления, хотя именно оно и подходило для маленьких речек. Возможно, первыми это изобретение стали исполь­зовать жители греческих горных деревень; а первое упоминание о водяной мельнице в литературе мы находим в стихах Антипатра Фессалоникского, жившего в I в. до н. э. - I в. н. э :

Дайте рукам отдохнуть, мукомолки; спокойно дремлите,

Хоть бы про близкий рассвет громко петух голосил:

Нимфам пучины речной ваш труд поручила Деметра;

Как зарезвились они, обод крутя колеса!

Видите? Ось завертелась, а оси крученые спицы

С рокотом движут глухим тяжесть двух пар жерновов.

Снова нам век наступил золотой: без труда и усилий

Начали снова вкушать дар мы Деметры святой.75

Такое точное описание верхнебойного водяного колеса с лопа­стями, хотя его безо всяких объяснений отверг бы историк техники, на самом деле указывает на гораздо более раннюю дату изобретения, поскольку нижнебойное мельничное колесо предположительно более древняя и менее эффективная его разновидность. По самым разум­ным оценкам, должно было пройти сто или двести лет, прежде чем подобное изобретение привлекло бы внимание поэта - даже поэта местного значения - и вызвало бы такое лирическое восхваление, по - видимому, прекрасно продемонстрированного успеха. Вероятно, бо­лее малогабаритный и простой тип мельницы был изобретен еще раньше; он и просуществовал на Гебридских островах76 вплоть до

XIX века.

Здесь важно понять, что с этим изобретением неизбежная ранее рутина домашнего помола муки - по крайней мере, теоретически, - закончилась, хотя многие и продолжали пользоваться ручными мель­ницами. Возможности водной энергии как способа сбережения чело­веческого труда были оценены по достоинству. Если это изобретение медленно распространялось по Средиземноморью, то, вероятно, ско­рее в силу географических условий, чем по вине человеческой лени и инерции; ведь в Греции горные речки летом часто пересыхают, пре­вращаясь в тонкую струйку, и, что того хуже, независимо от времени года, во многих местах никак не обойтись без мельничной плотины или мельничного лотка.

Хотя сфера применения водяной мельницы оказалась вынуж­денно ограниченной, о ее распространении и активном использова­нии там, где это было возможно, сохранились достоверные свиде­тельства. Сделанная в Барбегале, под Арлем, находка - шестнадцать водяных мельниц, водруженных на восьми симметричных фундамен­тах и относящихся к 308-316 гг. н. э., - доказывает, по мнению Бер­трана Жилля, что при Диоклетиане и Константине77 спад в использо­вании рабского труда привел к широкому применению энергетиче­ских машин, которые вытеснили систему рабского и свободного до­машнего труда другой системой, основанной на механических перво - двигателях. Пожалуй, это самое раннее историческое свидетельство о полностью механизированном массовом производстве, хотя другой поэт, Авсоний из Бурдигалы (ныне Бордо), живший чуть позже, упо­минал об использовании водяных мельниц для распиливания извест­няка в Мозельской долине. У нас имеются основания предполагать, что в XI веке, когда вновь появились документальные свидетельства

О широком применении водяных мельниц, это было возвращение к давнему изобретению.

Хотя я выделил три ключевых греческих изобретения, сделав это потому, что их обычно недооценивали, но к ним следует добавить и многие другие, производные от уже названных, - например, бурав, шкив, лебедку и винтовой пресс для механической отжимки масла и вина. Они указывают на то, что общепринятая оценка целого периода как технически отсталого по причине рабства отражает лишь стерео­типное академичное суждение, которое, к сожалению, успело прочно закрепиться до того, как обнаружились противоречащие ему свиде­тельства.

Все, что было здесь сказано по поводу греков, в равной степени относится и к целому ряду изобретений, совершенных в других стра­нах и в позднейшие века. Они долгое время оставались сокрытыми, а некоторые, без сомнения, так никогда и не обнаружатся, потому что о них не было сделано записей в книгах и от них не сохранилось ника­ких вещественных улик. В промышленном музее в Дойлстауне, штат

Пенсильвания, собрано множество примеров замысловатых ранних американских изобретений; чаще всего, это деревянные приспособ­ления для упрощения домашней работы и облегчения труда земле­дельца. Но, как и машина для рубки репы на корм скоту, большинст­во этих штуковин исчезло из-за коренных перемен в методах культи­вации и животноводства, и если бы не такие вот музеи, о них не оста­лось бы и следа в памяти людей.

Точно так же, как наш помешанный на машинах век не догадал­ся поставить в один ряд с механическими изобретениями разведение овощей и фруктов, отказал он в названии изобретения и обработке пищевых продуктов методом соления, копчения, варки, жарки, воз­гонки и так далее. Яркие описания подобных процессов в Месопота­мии и Египте, восхвалявшие усовершенствования во вкусе пива, при­влекают внимание к схожим поискам и в других областях кулинарно­го искусства. Хотя мы не можем даже приблизительно указать, когда было впервые отжато оливковое масло или приготовлена первая кол­баса, и то, и другое засвидетельствовано в классической греческой литературе. Колбаса сама по себе - настолько замечательное средст­во для сохранения мяса в удобной форме, что она благополучно про­существовала до наших дней, не претерпев никаких улучшений до тех пор, пока не появилась сомнительная пластиковая упаковка. Ни от одного из подобных усовершенствований не следует отмахивать­ся, их просто нужно оценивать иначе, нежели механическую изобре­тательность или производительность.

В своей озабоченности масштабными промышленными спосо­бами применения мы позабыли о технических нововведениях в дру­гих областях. Чрезвычайное разнообразие древнеримских хирургиче­ских инструментов, крайне специализированных, напоминает нам о том, что и в медицине не прекращались изобретения; а рассказ Геро­дота о ряде операций по удалению матки, сделанных наложницам лидийского царя, почти наверняка указывает на открытие действен­ных обезболивающих; этот профессиональный секрет был известен и жрецам в Дельфах, которые удаляли глазную катаракту, предвари­тельно усыпив пациента. Но, к сожалению, секрет этот столь бди­тельно охраняли, что, по всей видимости, он не дошел до последую­щих поколений.