Миф машины Техника и развитие человечества

Эпоха строителей

Итак, хотя никакое установление не может держаться на одном лишь самообмане и заблуждениях, мегамашину все же следует считать одним из величайших механических изобретений; в самом деле при­ходится сомневаться в том, удалось ли бы довести машины до ны­нешнего совершенства, если бы начальные уроки «машиностроения» не были впервые проведены на податливом и обособленном челове­ческом материале.

Мегамашина не просто явилась моделью для всех последующих сложных машин, но и позволила привнести необходимый порядок, преемственность и предсказуемость в сумбур повседневной жизни, когда запасы продовольствия и система водных каналов вышли за пределы масштаба неолитической деревушки. Более того, мегамаши­на нарушила капризное единообразие племенного обычая, предложив взамен более рациональный (и потенциально универсальный) метод.

Правда, для основной массы людей тот строгий, ограниченный и зачастую угнетающий образ жизни, какой навязывала им «цивилиза­ция», не имел смысла в сравнении с деревенским образом жизни, внутренние императивы и правила которого были более человеческо­го свойства. Однако вся структура, порожденная мегамашиной, име­ла неизмеримо большее значение: ведь она наделяла самое малое из своих звеньев космической участью, выходившей за рамки обычного биологического существования или общественной преемственности. В новых городах все разъединенные человеческие части сводились в некое единство высшего (как представлялось) порядка.

Как мы увидим, когда полнее представим себе устройство мега­машины, многие отрицательные факторы, сопутствовавшие ее воз­никновению, лишь усиливались, а не ослабевали по мере ее успешно­го развития. Однако прежде чем исследовать эти отрицательные чер­ты, необходимо объяснить и практический успех, и видимую попу­лярность самого института в течение многих веков и в различных культурах.

Поначалу достоинства божественной царской власти, должно быть, поражали и ослепляли всех людей. Ибо это была «эпоха строи­телей», и возводившиеся новые города изначально задумывались как подобия Небес. Никогда прежде нельзя было заполучить такое коли­чество энергии для постоянного выполнения величественных обще­ственных работ. Вскоре города, возводимые на рукотворных насы­пях, возвышались на двенадцать метров над уровнем воды, их окру­жали стены толщиной в шесть, а то и в пятнадцать метров, причем наверху они достигали такой ширины, что там могли свободно разъе­хаться две колесницы. Воздвигались и огромные «дворцы», где раз­мещалось пять тысяч вооруженных людей, столовавшихся на общей кухне. А храмы высотой в двадцать пять метров - как, например, в Шумере, - находились внутри священного участка, огороженного еще одной стеной. Такие «теменосы» были настолько велики, что во время празднеств там умещалась большая часть населения, чтобы лицезреть священные обряды.

В новых городах Месопотамии выросли большие здания, глиня­ные поверхности которых были покрыты блестящей глазурью, ино­гда даже отделаны золотом, а порой инкрустированы полудрагоцен­ными камнями и украшены монументальными изваяниями львов или быков; подобные же сооружения, построенные в различной форме и из разных материалов, стали появляться повсюду. Такие здания, есте­ственно, составляли предмет общей гордости; ведь даже последний работяга в новых пышных центрах и городах был косвенно причас­тен к этим порождениям мощи, к этим чудесам искусства, каждо­дневно лицезрея жизнь, совершенно чуждую каким-нибудь скром­ным крестьянам или пастухам. Даже на селян из дальних краев эти монументальные постройки действовали как магнит: периодически, в дни празднеств, народ со всей страны стягивался в крупные столицы

- в Абидос или Ниппур, а позднее - в Иерусалим или Мекку, в Рим или Москву.

Масштабная строительная деятельность сделалась основой более напряженного, сознательно направляемого образа жизни: ритуал пе­ревоплощался в драму, на смену старым порядкам приходили новые обычаи, новые ресурсы, стекавшиеся со всех концов огромной доли­ны, индивидуальные умы постоянно оттачивали свои способности, общаясь с другими, превосходившими их, умами; коротко говоря, это была новая жизнь города, где каждая прежняя сторона существова­ния усилилась и увеличилась в объеме. Городская жизнь во много крат превосходила деревенскую во всех отношениях, благодаря по­ставкам сырья с больших расстояний, быстрому освоению новой тех­ники, смешению разных расовых и национальных типов. В книге «Город в истории» я уже воздал должное этим коллективным выра­жениям порядка и красоты.

Если деревни и небольшие города были исконными образцами поселений, возведение и культурное возвышение целых огромных городов являлось преимущественно делом мегамашины. Быстрота строительных работ и укрупнение всех измерений города, особенно его главного ядра - храма, дворца и зернохранилищ, - свидетельст­вуют о том, что направляла эту работу царская воля. Стены, укрепле­ния, главные дороги, каналы и города в любую эпоху оставались тем, чем они были в «эпоху строителей»: важнейшими свершениями «су­веренной власти». В самом начале это выражение означало не какую - то конституционную абстракцию, а живого человека.

На протяжении всей истории изначальный образ большого горо­да требовал изрядного человеческого усердия и труда. Великое пред­назначение царской власти заключалось в преодолении замкнутости и обособленности мелких общин, в устранении тех зачастую мало­значащих различий, что отделяют одну человеческую группу от дру­гой и не позволяют им свободно обмениваться идеями, изобретения­ми и прочими благами, которые могли бы, в конечном счете, под­черкнуть индивидуальность каждой из них.

При царской власти были созданы общие стандарты мер и весов, границы не просто четко обозначались, но и - частично из-за экспан­сии царского могущества, - расширялись, вовлекая все большее чис­ло общин в единую систему. С появлением общего свода законов поведение людей делалось более упорядоченным и предсказуемым, реже случались отступления от правил. В известной степени, эти дос­тижения в области закона и порядка заложили основу более широкой свободы: они открывали путь в мир, в любой части которого любой представитель человеческого рода мог бы чувствовать себя как дома, как в родной деревне. В той мере, в какой царская власть служила залогом такого полезного единообразия и универсальности, каждая община и каждый член общины получали от этого выгоду.

В строительстве городов и создании всех сопутствующих им особых установлений царская власть достигла высшей точки своей созидательности. Большинство видов творческой деятельности, кото­рые мы связываем с «цивилизацией», можно возвести к этому изна­чальному применению общественных и технических сил. Эти работы порождали крепкую уверенность в могуществе человека, отличную от магических заблуждений и наивного самообмана. Цари продемон­стрировали, как много могут совершить многочисленные общины, если их организовать в коллектив из крупных механических единиц Воля, которая смогла добиться этого величайшего свершения, каза­лась поистине богоподобной. Если бы это не исказило человеческую психику, со временем благотворные последствия могли бы распро­страниться на всю человеческую деятельность, возвысив и усилив всю обыденную жизнь на планете.

Могучие культурные герои и цари, замыслившие мегамашину и выполнившие эти задачи, от Гильгамеша и Имхотепа до Саргона и Александра Македонского, пробуждали своих современников от ле­нивой спячки и пассивного приятия узких «естественных» ограниче­ний: они призывали их «затеять невозможное». А когда такая работа совершалась, то, что прежде казалось невозможным для человеческих сил, оказывалось осуществленным. Начиная приблизительно с 3500 г. до н. э. ни один из замыслов, посещавших человеческое воображение, уже не казался недостижимым для могущества царской власти.

Впервые за всю историю развития человека личность (по край­ней мере, некоторые фигуры, возвысившие себя над прочими) нако­нец преодолела привычные границы пространства и времени. Благо­даря самоотождествлению и косвенному участию - пусть в качестве свидетеля, если не активного помощника, - простой человек с гордо­стью ощутил весь размах человеческих возможностей, получивший выражение в мифах о богах, в астрономических познаниях жрецов, в чреватых серьезными последствиями решениях и деяниях царей. В течение одной людской жизни ум достигал более высокого состояния

Созидательности и более насыщенного сознания бытия, чем было доступно любым живым существам когда-либо прежде. И именно это

- а не расширение торговых связей или имперские походы - являлось самой важной составляющей так называемой городской революции.

Хотя такое обостренное осознание человеческих возможностей было уделом дерзостного меньшинства, оно не могло, подобно ас­трономическим знаниям жречества, оставаться «тайной за семью пе­чатями», ибо пронизывало все проявления «цивилизации» и окружа­ло их атмосферой благополучной рациональности. Люди уже не жи­ли, день ото дня благоговейно оглядываясь на прошлое, воскрешая его в мифе и ритуале, и одновременно опасаясь любых новшеств в страхе потерять все, что было. Письменность и архитектура, да, по сути, и сам город, стали прочными и независимыми воплощениями человеческого ума. Хотя городская жизнь породила внутренние кон­фликты и трудности, от которых малые общины в силу своего еди­номыслия были защищены, - новые особенности этого более откры­того образа существования раскрывали перед человеком и новые возможности.

Если бы были осознаны все зарождающиеся преимущества этих масштабных замыслов, а высшие функции городской жизни получи­ли более широкое распространение, большинство ранних сбоев ме­гамашины можно было бы вовремя предотвратить, и даже ее случай­ные понуждения удалось бы как-то облегчить и в конце концов уст­ранить. Но, к несчастью, боги обезумели. Божества, на которых ле­жала ответственность за эти успехи, предпочитали пороки подлин­ным достоинствам: ибо они жирели на человеческих жертвоприно­шениях и изобретали войну как окончательное доказательство «суве­ренной власти» и высшего искусства «цивилизации». Если в подъеме «цивилизации» главную роль сыграла рабочая машина, то ее двой­ник, военная машина, отвечала главным образом за повторяющиеся циклы истребления, разрушения и самоуничтожения.