Миф машины Техника и развитие человечества

Владыки как перводвигатели. Роль общественного устройства

В течение третьего тысячелетия до н. э. в человеческой культуре про­изошли глубокие перемены. Возникла история - понимаемая как пе­редаваемые записи событий во времени; а в нескольких больших речных долинах зародились новые установления, которые мы связы­ваем с понятием «цивилизация» (данный термин я позднее заново определю и уточню). Археологи пытались представить эту перемену главным образом как результат технических изменений - изобрете­ния письменности, гончарного круга, ткацкого станка, плуга, исполь­зования металла для изготовления орудий и оружия, массовой куль­тивации злаков на открытых полях. Гордон Чайлд30 даже ввел сомни­тельное понятие «городской революции» как завершающей стадии предшествовавшей ей «сельскохозяйственной революции».

Все эти технические усовершенствования были очень важны; однако за ними скрывалась более значимая движущая сила, которую обычно не замечают - открытие власти как нового вида обществен­ного устройства, способного повысить человеческий потенциал и вызвать изменения во всех сферах существования: о таких изменени­ях мелкие, привязанные к земле общины, стоявшие на ранненеолити­ческой ступени, не могли бы даже и мечтать.

Пытаясь гипотетически реконструировать доисторические вре­мена, я стремился показать, что каждое техническое достижение бы­ло связано с необходимыми психосоциальными преобразованиями, как предшествовавшими ему, так и следовавшими за ним: эмоцио­нальное единение и строгая дисциплина ритуала, начатки отвлечен­ного общения с помощью языка, нравственное наполнение всякой деятельности, подчинение дисциплине табу и строгих обычаев помо­гали обеспечить сплоченность человеческой группы.

На отмеченных «трех китах» - единение, общение и сплоченный труд, - и стояла деревенская культура в целом. Однако за пределами замкнутой территории племени или села эти важнейшие социальные принципы действовали лишь спорадически и неэффективно. Сам об­щинный порядок был распространен повсеместно, однако каждая группа оставалась своего рода социальным островком, отрезанным от всех прочих групп. Везде, где деревенская культура была предостав­лена самой себе, она со временем превращалась в «окаменелость»; а

Если позднее она продолжала развиваться, то либо ее понуждало к слиянию более крупное общество, либо она перенимала новые обы­чаи, просачивавшиеся в нее из более высокоразвитых цивилизаций.

Из раннего неолитического комплекса установлений вырос но­вый вид социальной организации - уже не рассеянный по маленьким группам, а объединенный в одну большую; уже не «демократичный», то есть основанный на соседской близости, давних привычках и со­гласии, а авторитарный, с централизованной властью, которая нахо­дится в зависимости от господствующего меньшинства; уже не при­вязанный к ограниченной территории, а намеренно «выходящий за границы», чтобы завладевать сырьем и порабощать беззащитных лю­дей, насаждать свое владычество и налагать дань. Эта новая культура была посвящена уже не просто улучшению жизни, но расширению коллективной власти. Совершенствуя новые инструменты принужде­ния, правители такого типа общества к третьему тысячелетию до н. э. добились промышленного и военного могущества в масштабах, оста­вавшихся непревзойденными вплоть до нашей эпохи.

Отныне человеческие устремления покидают ограниченную го­ризонтальную плоскость деревни и семьи и устремляются вверх по вертикальной плоскости целого общества. Новая община образовала иерархический строй - некую социальную пирамиду, которая от сво­его основания до вершины охватывала множество семей, множество деревень, множество занятий, нередко множество региональных сред обитания, и - что тоже немаловажно - множество богов. Такое поли­тическое устройство явилось главным изобретением новой эпохи; без него не были бы возведены ни ее памятники, ни ее города - как, впрочем, не произошло бы их преждевременного разрушения.

Некоторые из благоприятных культурных результатов таких пе­ремен я уже обрисовал в «Городе в истории», поэтому здесь сосредо­точусь на их технических последствиях. Новый общественный строй, по-видимому, способствовал объединению и слиянию двух культур­ных комплексов, доисторический ход которых мы старались просле­дить выше; и не удивительно, что это соединение произошло в жар­ких речных долинах Иордана, Тигра и Евфрата, Нила и Инда. С пале­стинских, иранских, абиссинских нагорий спустились охотники и лесорубы и, по всей вероятности, сделались первыми культиваторами зерна. В низовьях рек, где среди пересыхающих болот и озер начали возникать зеленые островки культивации, по-прежнему оставалось достаточно дичи, чтобы пробуждать пыл в охотнике и доставлять хлопоты земледельцу: поэтому некоторое время оба сосуществовали в счастливом симбиотическом союзе.

Зато с юга и востока явилась мезолитическая культура садов с ее сахаром, маслами, крахмалами и пряностями - необходимым допол­нением к зерну, позволявшему прокормить все более многочисленное население. Народам, живущим в основном финиками, кокосами или плодами хлебного дерева, известна та свобода от изнурительного труда, которая, наверное, и придавала их землям сходство с Садом Эдема - каковым они продолжали казаться и Герману Мелвиллу^1 всего сто с лишним лет назад. Свидетельством в пользу такого сме­шения могут служить предметы месопотамского происхождения, найденные в Хараппе и Мохенджо-Даро на реке Индл, тогда как под слоем гипса Вулли откопал в Уре33 две бусины из амазонита - камня, ближайшее месторождение которого находится в горах Нил гири в Центральной Индии. Возможно, что подобный широкий обмен окультуренными растениями начался на еще более ранней стадии.

И технические, и общественные составляющие «цивилизации» возникли почти в то же самое время в «классических» речных доли­нах, протянувшихся от Нила до Хуанхэ; и если смешение разнооб­разнейших потребностей и изобретений послужило причиной неве­роятного взрыва могущества, который в действительности произо­шел, то для подобного смешения нельзя было найти лучших геогра­фических условий. До изобретения колесного транспорта и одомаш­нивании лошадей и верблюдов (а этот процесс, по сути, продолжался вплоть до конца XIX века) главным средством и перевозок, и связи оставалась река; и даже огромный океан был меньшим препятствием человеческому общению, чем горы и пустыни.

Крупные реки служили дренажными бассейнами не только воды, но и культуры; по ним переправляли как растения, так и различные ремесла и технические изобретения; к тому же, присутствие реки обеспечивало запас воды, необходимый для выращивания больших урожаев в толстых слоях плодородного ила. В Месопотамии можно было каждый год снимать по два или три урожая ячменя или пшени­цы. При надлежащем обращении (а оно уже вскоре появилось) преж­нее деревенское хозяйство, нацеленное преимущественно только на выживание, со временем должно было превратиться в экономику изобилия.

Новый приток энергии, поступивший от пищи (и сравнимый с той энергией, которую в XIX веке давали уголь и бензин), помогая человеку и в работе на земле, и в создании нового типа политическо­го общества. Однако никакое орудие и никакая машина в общеприня­том смысле слова не определяло ту форму, какую принял этот строй, поскольку в Египте, в Месопотамии и, наверное, в других местах но­вый социальный и идеологический комплекс утвердился еще до изо­бретения колесного транспорта и плуга - и даже письменного языка. Обычные механические изобретения лишь ускорили и облегчили становление этой новой формы общественной организации.