Миф машины Техника и развитие человечества

«Неолитический» синтез

Когда скот сделался неотъемлемой частью земледелия, «неолитиче­ское» одомашнивание объединило на более высоком уровне два ста­рейших способа хозяйствования - собирательство и охоту. И хотя смешанное земледелие не распространилось на все до одного уголки света, такое распространение произошло со многими его вспомога­тельными изобретениями: не в последнюю очередь это касается тра­диционно сложившегося комплекса архаической деревни.

Начальные стадии одомашнивания - пусть и медленные, если оценивать их с оглядкой на скорости последних трех столетий меха­низации, - изобиловали смелыми приспособлениями и полезными неожиданностями. Каждая новая добавка к пищевому рациону, каж­дое увеличение размера или улучшение качества плода, каждое новое волокно, оказывавшееся ценным для прядения и ткачества, каждое новое лекарственное растение, притуплявшее боль, заживлявшее ра­ны или снимавшее усталость, должно быть, давали людям куда больше оснований радоваться и дивиться, чем какая-нибудь послед­няя модель автомобиля или ракеты сегодня.

Предметом мысли и искусства стало не только выращивание пищи, но и ее приготовление: с возникновением глиняных сосудов, появившихся приблизительно в восьмом тысячелетии до н. э., люди научились варить пищу, а также жарить и печь, - хотя, возможно, утварь из зеленого бамбука в тропиках все-таки предшествовала гли­няной посуде. С возросшим разнообразием еды и приправ кулинария

- то есть умение правильно распорядиться этим разнообразием - сде­лалась настоящим искусством (по крайней мере, во время сезонных пиршеств).

На протяжении этой фазы окультуривания порожденные творче­ской фантазией свободные формы, свойственные палеолитическому искусству, исчезли. Росписи первой узорной утвари ограничивались геометрическими фигурами - вне сомнения, символическими, однако скупыми и пресными; а ткани, изготовление которых было медли­тельным, вдумчивым и основанным на повторении занятием, долгое время вовсе не имели декоративных узоров. Тем не менее, многие неолитические растения, являвшиеся красителями и использовав­шиеся раньше для раскраски тела, со временем стали применяться для окрашивания тканей, а порядок и регулярность неолитической культуры нашли зрительное выражение в позднейших геометриче­ских символах.

Хотя на Ближнем Востоке и не совершалось множества изобре­тений в области орудий и утвари вплоть до конца неолитической фа­зы, когда появились ткацкий станок, глазурованная посуда, плуг и гончарный круг, - эта предполагаемая нехватка объясняется сего­дняшней привычкой ограничивать понятие «изобретения» только механическими приспособлениями. Настоящая книга - обоснован­ный протест против такой неправильной привычки. Согласно более правдоподобному истолкованию, никогда больше, вплоть до XIX века, не было периода, столь же богатого изобретениями: ведь изо­бретением являлось каждое новое растение, которое человек отбирал, скрещивал или заставлял обильнее плодоносить. Сейчас, когда в Со­единенных Штатах новые гибриды растений патентуют, наравне с новыми антибиотиками, - указанный факт может получить более широкое признание. В течение пяти тысяч лет, предшествовавших бронзовому веку, в этой области изобретений было сделано безгра­нично больше, чем удалось цивилизации впоследствии за тот же от­резок времени.

Использование в сельском хозяйстве стадных животных и зерна, происходившее между 5000 и 2000 гг. до н. э. в том краю, который Брестед назвал «полумесяцем плодородных земель» (от Нила наиско­сок к дельте Евфрата) - завершило процесс одомашнивания, открыв горизонт для новых возможностей. Но поскольку оно привело к ко­ренному улучшению, то можно предположить, что такую перемену сделал столь успешной не какой-то один набор орудий, и не какой-то один растительный или животный вид, а весь процесс, вся тенденция в целом: ведь на острове Лусон Филиппинского архипелага искусные земледельцы игороты25, орошающие землю и вырубающие на скло­нах гор террасы, до сих пор не пользуются плугом, а Иерихонский оазис поддерживал существование целого города еще до появления гончарной утвари.

Результатом упомянутого процесса было повсеместное пробуж­дение жизненных сил, по-видимому, сопровождавшееся чувством

Благополучия и безопасности. Когда появились большие запасы зер­на для приготовления хлеба и пива, а также возможность хранить его в ларях, амбарах и закромах, защищаемых от грызунов котами и змеями, либо стенами из обожженной глины, - то для многочислен­ных групп людей исчезла угроза голодной смерти (разумеется, если не вмешивалось какое-то жестокое стихийное бедствие). Там, где прежде ютилась лишь кучка рыбаков, охотников и капканщиков, те­перь могло селиться во много раз большее число земледельцев. Де­ревни перерастали в маленькие и даже крупные города, о чем свиде­тельствуют руины Иерихона и Чатал-Хююка26.

Однако эта завершающая стадия одомашнивания имела один не­предвиденный результат: она положила конец владычеству женщи­ны. Первым следствием приручения животных стало восстановление равновесия полов, что произошло еще до установления патриархаль­ного пастушеского образа жизни. Карл Зауэр четко подводит итог: «Скот, телега, плуг, посев зерна и прокладывание борозд, - все это стало впервые использоваться в ходе церемоний возникшего на Ближнем Востоке культа плодородия, где жрецами были мужчины, а следовательно, уход за скотиной и работа за плугом приобрели ста­тус мужских занятий. Таким образом, мужчина взял на себя выпол­нение сельскохозяйственных работ, а женщина вернулась к дому и саду». Мужскими занятиями стали не только скотоводство и пахота, но и холощение, забой скота и разделка туш: все это оказалось весьма существенным для нового хозяйства.

Если отныне богини, царицы и жрицы изображались бок о бок с мужчинами, то подавлявшийся прежде мужской элемент теперь за­ново отвоевывал утраченные позиции во всех сферах хозяйства. Зато женщина, освободившись от мужских обязанностей работать и вла­ствовать, уже не терпя телесного ущерба от чрезмерного физического труда, сделалась более привлекательной уже не только в силу чистой сексуальности, но и благодаря своей красоте. Учитывая знания в об­ласти животноводства, накопленные в ходе одомашнивания, было бы странно, если бы они не оказали некоторого воздействия и на челове­ческий половой отбор. Нежные очертания и грациозные линии жен­ского тела служили неиссякаемым источником вдохновения египет­ским ваятелям; и даже сегодня изящно вырезанная нагая красавица на крышке саркофага искушает мужчин погладить изображение ру­кой, о чем красноречиво свидетельствует отполированный mons veneris11 многих изваяний в коллекции Лувра.