Миф машины Техника и развитие человечества

Взгляд скотовода

Под пристальным скотоводческим взглядом неолитического челове­ка, а тем более неолитической женщины, почти все части окружаю­щего мира сделались податливыми и отзывчивыми к человеческому прикосновению. В некотором смысле, проявление этой новой черты в области техники символизировало широкое использование глины - в противовес камню. Некоторые животные, теперь высоко ценные из - за своего вкусного мяса, под опекой человека сделались ручными и послушными; а если прежде лишь малая часть дикого растения была съедобна, то теперь, в условиях тщательного отбора и особого ухода, на специально обработанной земле, их корни разбухали, стручки ло­пались от питательных бобов, они в изобилии приносили ароматные семена, сочную мякоть и яркие цветы. Вооружившись крепким ка­менным топором, человек вырубал в лесу просеки и поляны, где сре­ди выжженных пней и корней можно было высаживать травянистые однолетние растения, давно употреблявшиеся в пищу; в условиях такой открытой и защищенной культивации растения быстро скре­щивались, а тем временем на лесных опушках размножались кусты со съедобными ягодами, семена которых разносили кардиналы и зяблики.

Взявшись за культивацию растений и строительство, в эпоху не­олита человек впервые стал сознательно преображать лик земли. На открытой местности умножались приметы круглогодичной человече­ской деятельности: небольшие деревушки и поселения возникли во всех уголках света. Вместо стихийного богатства и разнообразия природы, в неолитическом хозяйстве заметны начала продуманного порядка; и эта упорядоченность, это усердие воплощали в матери­альные структуры многое из того, что долгое время ограничивалось лишь сферами ритуала и устной традиции.

Если неблагоразумно оценивать этот новый период, опираясь исключительно на шлифованные орудия, то столь же неверно было бы рассматривать процесс окультуривания как нечто внезапное - как сельскохозяйственную «революцию». Подоплека «революции», по­рожденная надеждами и фантазиями XVIII века, довольно обманчи­ва: ведь революция подразумевает безоговорочное отрицание про­шлого, полный разрыв с ним; и в этом смысле ни одной революции в сельском хозяйстве не произошло вплоть до наших дней. Археологи долгое время не желали замечать того, что Оукс Эймс назвал «пере­житочным периодом» непрерывных знаний о съедобных растениях - начиная с эпохи существования приматов, - которые в мезолитиче­ской фазе вылились в намеренный отбор и улучшение съедобных растений, особенно тропических плодов и ореховых деревьев, высоко ценившихся собирателями плодов, еще до того, как начался система­тический посев однолетних растений.

Значение этой долгой подготовительной стадии подчеркивал Эймс - ботаник, изучавший окультуренные растения и продолжив­ший первоначальные исследования де Кандолля. «Наиболее важные однолетние растения, - указывал он, - не встречаются в диком виде. Впервые они появляются в связи с человеком Они являются частью его истории в той же мере, что и поклонение богам, чьей благой воле человек приписывал происхождение пшеницы и ячменя. Следова­тельно, их одновременное появление в документированной истории

Указывает на то, что сельское хозяйство существует гораздо дольше, нежели до сих пор полагали археологи и антропологи», - чем они до сих пор полагают, добавил бы я тут.

Хотя и сейчас еще имеется тенденция относить великий скачок в сельском хозяйстве к периоду от 9000 до 7000 гг. до н. э., у нас есть все основания считать, что это был гораздо более постепенный про­цесс, который совершался в течение гораздо более долгого периода, распадающегося на четыре или, возможно, пять этапов. Вначале это были первые знания о растениях и их свойствах, приобретенные и сохраненные палеолитическими собирателями; эти знания могли быть частично утрачены в северных зонах, но, скорее всего, сохрани­лись в тропических и субтропических регионах. Некоторые растения стали употребляться в такой далекой древности, что даже опийный мак, первое болеутоляющее средство, нигде уже не встречается в дикорастущем виде. В тот ранний период человек, надо полагать, познакомился и с повадками диких животных, узнал, чем они кор­мятся и как размножаются, что объясняет позднейшее одомашнива­ние животных.

По-видимому, оно началось с собаки, но, если был прав Эдуард Хан, в числе первых животных на скотном дворе были также свинья и утка. Затем, третьей стадией следует считать мезолитическое окультуривание растений, состоявшее в уходе за различными пита­тельными крахмалистыми тропическими клубнями вроде ямса и таро, а затем, возможно, и их высаживании. Постепенно начался двойной процесс одомашнивания и растений, и животных одновременно, ко­торый ознаменовал наступление неолитической фазы и в большинст­ве регионов Старого (но, увы, не Нового) Света заложил основы практики смешанного земледелия, делавшего возможным восстанов­ление почв. Одомашнивание быка, барана и козла происходило одно­временно с появлением в саду бобов, тыквы, капусты и лука; парал­лельно шли отбор и культивация (наверное, начавшаяся задолго до того) плодоносных деревьев - яблони, маслины, апельсина, смоков­ницы и финиковой пальмы. А когда человек научился давить масли­ны и виноград, и сбраживать злаки для получения пива, появилась потребность в сосудах для хранения из обожженной глины.

Теперь, накануне цивилизации, началась последняя стадия этого сложного и длительного процесса: она ознаменовалась окультурива­нием пшеницы-однозернянки и начатками крупномасштабного зем­леделия на открытых полях, приносившего чистый урожай. В резуль­тате в плодородных землях Месопотамии и Египта неизмеримо уве­личились запасы продовольствия, так как сама сухость семян злако­вых позволяет хранить это зерно при обычной температуре в течение более длительного периода, чем все остальные виды пищи, кроме орехов; а их богатство протеинами и минеральными веществами на­деляет их исключительной питательной ценностью. Зерновые запасы стали потенциальной энергией - и древнейшей формой капитала вспомним о доденежных торговых операциях, при которых подсчет велся в мерах зерна.

Однако обозначать этот последний шаг как «тот самый» сель­скохозяйственный переворот означало бы недооценить все более ранние шаги, которые подготовили его; ибо все еще будучи дикорас­тущими, многие из растений, впоследствии окультуренных, уже ис­пользовались в качестве материала для орудий, пищи, утвари, вере­вок, красителей и лекарств. И даже после того, как данная стадия достигла зрелости, процесс приручения продолжал идти полным хо­дом: он коснулся таких животных, как лама, викунья, онагр, верблюд, слон и, самое главное, лошадь, которую стали использовать как тяг­ловую силу и как средство передвижения.

Наиболее поразительные события сельскохозяйственных преоб­разований действительно пришлись на неолитическую стадию. Вско­ре после того, как они достигли кульминации, первоначальный им­пульс к одомашниванию затух. Некоторые из древнейших окульту­ренных растений, вроде семени амаранта, вышли из употребления; в то же время, новых видов почти не прибавилось. Напротив, и в при­роде, и в земледельческих хозяйствах наблюдалось непрекращаю - щееся умножение все новых разновидностей существующих видов; особенно ярко это сказалось на примере одного из древнейших при­рученных животных - собаки. В разных частях света туземные жите­ли лишь частично использовали неолитические достижения в техни­ке, зачастую довольствуясь и половиной проделанного пути.

Но даже там, где эти перемены были полностью завершены, все равно не перевелись собиратели плодов, да и, что более актуально, охотники продолжали заниматься своим необходимым промыслом, потому что нельзя успешно выращивать урожай или разводить до­машний скот там, где ловцы и охотники не истребляют хищников и вредителей урожая вроде оленя или обезьяны. В моем собственном округе Датчесс, издревле заселенном, плодящиеся со страшной ско­ростью еноты, которых уже не промышляют ради шкурок, зачастую уничтожают целые поля маиса.

«Палеолитический» охотник не просто оставался всегда где-то рядом: его характерная роль безупречно владеющего оружием вождя оказала существенное влияние на переход к высокоорганизованной городской цивилизации, который стал возможным благодаря неоли­тическому сельскому хозяйству. Как в притче о цветах и сорняках - то, что мы находим, зависит от того, что мы ищем. Если мы ищем свидетельств лишь об изменениях в культуре, мы можем пройти ми­

Мо столь же важных свидетельств о преемственности. Ведь культура

- это некий компост, в котором многие составляющие могут времен­но исчезать или становиться неразличимыми, но почти ничто не ут­рачивается бесследно.

В «Культуре городов», замечу в скобках, я указывал на то, что любую культуру можно разделить на четыре главных компонента, которые я тогда назвал доминантами и рецессивами, мутациями и пережитками. Сегодня же, чтобы избавиться от такой неуместной генетической метафоры, я бы прибег к несколько иным терминам: доминантные и устойчивые, возникающие (или мутирующие) и оста­точные составляющие. Доминанты задают каждой исторической фазе ее стиль и окраску; однако без субстрата активных устойчивых и без обширного пласта остаточных компонентов (чье существование ос­тается столь же незаметным, что и фундамент дома, до тех пор, пока тот не проседает или не обрушивается), - ни одно новое изобретение в культуре не могло бы добиться преобладания. Помня об этом, мож­но по справедливости оценивать любую культурную фазу по замет­ной в ней главной новой черте; однако в целом корпусе культуры устойчивые и остаточные компоненты, сколь бы запрятаны они ни были, неизбежно занимают большее место и играют более сущест­венную роль.

Все это станет гораздо яснее, когда мы проследим это крупней­шее изменение последовательно и подробно. Однако, сколь бы ради­кально нам ни пришлось изменить эту картину внезапного преобра­зования, нет никаких сомнений в том, что развитие новых методов, касавшихся выращивания, хранения и использования урожая, изме­нило отношение человека к своей среде обитания в целом и предос­тавило в его распоряжение обширные ресурсы пищи и жизненной энергии, к которым раньше он не мог и приблизиться. С тех пор до­быча пропитания перестала быть приключением: она пошла по нака­танной колее. Охотник был вынужден или сменить свои жизненные привычки, или удалиться в джунгли, степи или арктическую тундру, потому что ему не могло не мешать неуклонное наступление культи­вируемых полей и человеческих поселений и одновременное умень­шение и пространства для охоты, и количества дичи.

Если мы истолковываем имеющиеся данные верно, то различные охотничьи народы преуспели во всех трех способах выживания. Но наибольшую выгоду охотник получал, если вступал в симбиотиче­ские отношения с новоявленными крестьянами и строителями и по­могал созданию нового хозяйства и новой техники - техники, осно­ванной на оружии, с которым, благодаря своему воображению и сво­ей отваге, он, составив аристократическое меньшинство, мог завла­деть властью над многочисленным населением.