Миф машины Техника и развитие человечества

Языковая экономика изобилия

Стоит ли удивляться, что человек столь безудержно упивался чудом языка? Разве язык не наделял человека могуществом, недоступным ни одному другому животному9 Вскоре после появления языка по всему человеческому небосводу разлился свет сознания. Действенная сила слов столь огромна, что человек нередко поддавался искушению (сходному с тем, что появилось при первом ликовании по поводу от­крытия «чудо-таблеток») применять вербальные заклятия или загово­ры в таких ситуациях, где они не оказывали никакого действия: на­пример, чтобы повлиять не только на людские души, но и на поведе­ние природных процессов и предметов. Как и в случае с нашими хва­леными антибиотиками, побочные эффекты зачастую оказывались пагубными.

Даже в историческую эпоху по-прежнему считалось, что можно добиться власти, произнеся тайное имя. Египетский миф рассказыва­ет, как богиня Инанна, хитростью выведав «истинное» мнение «все­могущего» Атума, подчинила его своей власти.12 Из тех же побужде­ний какой-нибудь сегодняшний безграмотный абориген может про­глотить рецепт врача вместо того, чтобы принять лекарство, хотя в данном случае сила внушения способна перевесить терапевтическую бесполезность бумаги Такие стойкие случаи неправильного приме­нения словесной магии лишь служат свидетельством опьяняющей исконной мощи самого слова.

Магия слов была столь действенной и убедительной, что даже после того, как множество других изобретений расширило власть человека над физическим окружением и увеличило человеческие шансы на выживание, слову по-прежнему принадлежала пальма пер­венства как главному источнику человеческой созидательности. В «Наставлениях фараону' Мерикаре», написанных в пору между Древ­ним и Средним царствами Египта, мы читаем1 «Будь искусен в речах, дабы ты мог властвовать, ибо власть [человека] - его язык, а слово сильнее оружия »

В более раннем тексте мы читаем, что созидательность Птаха - бога, сотворившего всех остальных богов, - это «его зубы и губы его уст, которые произносят имена всех вещей... Всякий божественный порядок возник благодаря тому, что мыслило сердце и приказывал язык» Как заметил Джеймс Брестед, «исключительным основанием этой древней системы [иероглифического письма] является важней­шее представление о том, что ум или мысль - источник всех вещей» По той же причине одна группа северо-западных индейцев, которую изучал Крёбер, верила, что «верховному богу вийотов не понадоби­лось песка, земли, глины или палок для сотворения человека. Бог просто помыслил - и человек возник » В этих наблюдениях содержит­

Ся одна истина, опять-таки существенная для понимания современного человека: «думание» по-прежнему гораздо важнее «делания».

Сейчас непосредственная действенность речи в том, что касается человеческого поведения, контрастирует со все более трудными про­цессами управления и контролирования окружения; и, возможно, сам этот факт, в ущерб человеку, отбил у него всякое желание создать для себя более удобный дом. Как намекал еще Екклесиаст, ремесленники, исполняя черную работу на полях, в кузнице или гончарной мастер­ской, сделались непригодны для более высоких упражнений ума. Ведь и Бог книги Бытия, подобно Птаху, не совершил никакой «рабо­ты», творя вселенную. Он просто сказал: «Да будет свет!» - и стал свет.

Я привожу такие сравнительно поздние примеры могуществен­ной роли речи, поскольку в дальнейшем мы увидим, что огромные технические достижения цивилизации значительно запоздали бы, если бы невежественное благоговение перед магией слова, «как буд­то снизошедшей с высот», не сделалось прочным основанием для действенной коллективной организации труда. Без магии языка и колоссального роста его мощи и сферы приложения благодаря изо­бретению письма «миф машины» был бы непредставим, а его воздей­ствие невозможно.

Признавая критический вклад языка в развитие самой техники, не следует отрицать, что в конечном итоге это, наверное, замедлило процесс изобретательства в целом. Как предположил Алье, примене­ние словесной магии к трудовому процессу, возможно, останавлива­ло технический прогресс. «Человек, верящий в магию, пользуется техническими методами, которые были придуманы задолго до его времени и передавались из поколения в поколение... Ему представля­ется, что если он совершит какие-либо изменения, то из-за него они утратят всю свою силу.» Наверное, это еще один фактор, который помогает объяснить медлительность и несовершенство доисториче­ского технического развития по сравнению с развитием языка. Кроме того, он мог бы объяснить быстроту изобретений в недавние века - с присущим им должным пренебрежением к словесной магии и с непо­добающей десакрализацией слова.

Все эти препятствия и помехи не должны вызывать удивления. Разумеется, изобретение языка не устранило прочих человеческих слабостей; напротив, оно тем легче способствовало раздуванию «эго» и заставляло людей переоценивать действие слов в том, что касалось контролирования зримых и незримых сил, окружающих человека. Даже после бесконечных разочарований в высокоразвитых общест­вах эти помехи оставались; так, например, великий римский врач Га­лен сочетал магические формулы с рациональными медицинскими

Предписаниями. А разве это злоупотребление повторяющимися за­клинаниями не продолжает существовать и сегодня в форме рекламы и пропаганды? Словесная магия - одно из главных средств достиже­ния власти и высокого статуса в «обществе изобилия».

Поскольку наша собственная эпоха начала остро сознавать воз­можные случаи неверного употребления слов - семантическую пута­ницу и «магическое» неверное применение (быть может, из-за того, что именно в это время беспринципный политический и коммерче­ский обман стал портить язык), - то мне хотелось бы скорее подчерк­нуть исключительную природу этого изобретения, которому мы должны переставать удивляться. Если язык долгое время обращал человеческую энергию в иное русло, нежели изменение окружающей среды и манипулирование ею, - то он и сам наделен всеми атрибута­ми изощренной технологии, включая отдельные положительные чер­ты, которые еще не преобразованы в механико-электронную систему, находящуюся сейчас в процессе развития.

То, что Фрейд ошибочно считал инфантильным заблуждением относительно всевластия мыслей, в действительности является из­лишне доверчивой покорностью магической власти слов. Однако отрицание их всевластия или «всезнайства» не означает принижения их действительного назначения, которое заключается в том, чтобы воздействовать на человеческое поведение и способствовать пра­вильному истолкованию природных событий, недоступному для по­нимания животных. Дело в том, что вплоть до нашего времени язык как технический инструмент превосходит любые орудия или маши­ны: по своему идеальному устройству и каждодневному функциони­рованию он по-прежнему остается непревзойденным образцом (пусть и незамеченным) для всех прочих видов эффективного заводского производства, стандартизации и массового потребления.

Это вовсе не такое абсурдное утверждение, как может на первый взгляд показаться. Начнем с того, что язык - наиболее легкий для перемещения и хранения, а также для распространения, из всех соци­альных артефактов: это самый воздушный из всех культурных по­средников. По этой причине лишь ему под силу безгранично умно­жать и накапливать значения, не переполняя при этом живого про­странства планеты. Едва начавшись, производство слов выдвинуло первую настоящую экономику изобилия, помогавшую постоянному производству, замещению и непрестанному изобретению, и в то же время имевшую некий «встроенный» механизм контроля, который предотвращал нынешнюю злостную практику автоматической экс­пансии, бездумной инфляции и преждевременного устаревания. Язык - это великое вместилище культуры. Благодаря устойчивости всякого языка каждое поколение людей могло принимать и передавать даль­ше значительный предыдущий отрезок истории, даже если он никак иначе не запечатлевался. И неважно, насколько меняется внешний мир: благодаря языку человек сохраняет мир внутренний, где он чув­ствует себя как дома с собственным разумом, с собственным родом.

Хотя слова часто называют орудиями, их правильнее рассматри­вать как клетки сложной живой структуры, как единицы, быстро мо­билизующиеся в упорядоченные группы для выполнения определен­ных задач в определенных случаях. У каждого члена сообщества имеется доступ к этой языковой организации, и он может пользовать­ся ее услугами в соответствии с возможностями собственного опыта и разума, со своей эмоциональной отзывчивостью и проницательно­стью. И никогда (за исключением периода изобретения письменно­сти) язык не являлся монополией правящего меньшинства, несмотря на классовую дифференциацию его употребления; вместе с тем, сам язык как средство был настолько сложен и тонок, что ни одна цен­трализованная система контроля над ним никогда, даже после изо­бретения письма, не была вполне эффективной.

Есть еще одно свойство языка, которое ставит его на более вы­сокий уровень по сравнению с любым существующим техническим устройством или прибором; а именно, для того, чтобы вообще функ­ционировать, ему требуются обоюдные отношения между «произво­дителем» и «потребителем», между говорящим и слушающем: любое неравенство, вытекающее из чьего-либо преимущества, в какой-то мере разрушает целостность и общую ценность продукта. В отличие от любой исторической экономической системы, потребность в сло­вах можно ограничить, не тревожа запасов: основные резервы (сло­варь) можно пополнять, а производство (речь, литература, особые значения) - заставлять расти, не вводя никакой коллективной обязан­ности потреблять излишек. Такое отношение, укорененное в особой форме бытования языка - диалоге, - наконец стала подрывать новая система контроля и одностороннего общения, которая сегодня нашла электронный способ действия; и теперь мы находимся перед лицом серьезных последствий этого процесса.

Но хотя отдельные аспекты языка стандартизованы и в каком-то смысле являются результатом «массового производства», они дости­гают максимального разнообразия, индивидуальности и самостоя­тельности. Ни одна технология еще не приблизилась к такой степени утонченности: хитроумные механизмы так называемого «ядерного века» крайне примитивны по сравнению с языком, так как они могут использовать и выражать лишь очень узкий сегмент человеческой личности, вырванной из ее исторического контекста.

Если задать себе вопрос, почему древнему человеку понадоби­лось так много времени, чтобы усовершенствовать свои технические

Навыки и материальные возможности, то ответ должен быть следую­щий: вначале он сосредоточился на величайшем из всех приспособ­лений. Овладевая арсеналом слов, он все больше охватывал все сто­роны жизни и наделял ее значением как часть того целого, которое он удерживал в уме. Лишь в рамках этого целого могла иметь значение сама техника. Поиск значения увенчивает любое другое человеческое достижение.